Еще один сторонник реформы еврейского образования также происходил из Пруссии. Эли (в российских делопроизводственных документах – Илья) Франк, известный еврейский врач, среди постоянных пациентов которого числился даже Виленский гаон[385], проживал в местечке Креславка. В июле 1800 г. Державин, проезжая через Креславку, познакомился с Франком и, вероятно, обсуждал с последним свои планы еврейской реформы. 6 сентября того же года в письме Державину Франк излагал свои суждения по этому поводу. Несмотря на жесткую оценку современного автору нравственного состояния еврейского общества, предложенная программа преобразований была далека от программы насильственного дисциплинирования и «исправления» евреев, выдвинутой тем же Державиным. Согласно проекту Франка, следовало изменить систему еврейского образования, включив в нее светские науки, и в особенности русский и немецкий языки, и «цивилизованных» таким образом молодых евреев допустить к государственной службе. При этом все преобразования предполагалось производить за государственный счет. Франк предложил свои услуги для детальной разработки и осуществления проекта. Франк отметил, что ему известны некие альтернативные планы еврейской реформы, «которые, с первого взгляда, могут легче и скорее привести к цели, тем не менее знание натуры человека вообще и, в особенности, верное понимание характера евреев дают мне основание утверждать, что всякая быстрая и насильственная реформа, хотя и приносит мгновенную кажущуюся пользу, не может в действительности внести прочное улучшение, а именно к таковому должно стремиться наше благоразумное человеколюбивое правительство»[386].

Таким образом, в исследуемый период можно выделить два типа частных инициатив. С одной стороны, деятельность Й. Цейтлина и Н.Х. Ноткина (до 1797 г.) я предлагаю классифицировать как специфическую форму представительства, не оперирующую письменными документами, проектами и доверенностями, построенную на неформальных отношениях с представителями власти. Ее можно определить как «штадланут второго типа», характерный и для последующей истории евреев в Российской империи, в отличие от «штадланута первого типа» в Польше и Литве XVI–XVIII вв. – деятельности штадланов, назначавшихся (или, по крайней мере, легитимизировавшихся) ваадами разных уровней и кагалами. Ко второму типу частных инициатив относится деятельность Б. Шпеера, Я. Гирша, Э. Франка, в которой можно проследить идеологические и стилистические характеристики, обычно относимые исследователями к «маскилим» конца 1820-х – 1840-м гг.

Разделы Польши означали для евреев замену слабого государства сильным, отличавшимся высокой степенью бюрократического контроля, и неизбежное расширение политического горизонта. В Польше XVII–XVIII вв. имела место ориентация еврейской «политики» на местных магнатов, а не на центральную власть. С вхождением же части еврейского населения Польши под власть Российской империи изменился тип, структура и характер власти, от которой теперь зависели евреи. От центра зависело теперь гораздо больше, и это обстоятельство не могло не учитываться евреями.

В то время как в польско-литовском государстве XV – первой половины XVIII в. имела место процедура избрания еврейских ходатаев общинами или надобщинными структурами и легитимация их властью de facto, в Российской империи легитимность еврейских депутатов все время ставилась под сомнение. Последнее обстоятельство ощущалось и самими депутатами, время от времени пытавшимися изобрести процедуру легитимации, которая удовлетворила бы обе стороны.

Для российской администрации помещики и крестьяне присоединенных «западных губерний» являлись приобретением количественным, но не качественным, поскольку легко могли быть отнесены к уже имевшимся соответствующим сословиям. Евреи же представляли собою совершенно незнакомое российской администрации явление. Созыв еврейских депутатов в первые десятилетия после разделов Польши определялся фактором новизны. Следует учитывать также, что обращение власти с запросом к каким-либо группам подданных существовало в российской политической традиции. Наиболее важным в данном контексте оказывается опыт Уложенной комиссии. Примечательно, что именно с деятельностью последней связано широкое распространение слова «депутат» в российском политическом обиходе.

Власть стремилась выявить среди евреев элиту, с которой могла бы сотрудничать и с ее помощью контролировать еврейское население. Эту функцию могла взять на себя наследственная еврейская верхушка, сформировавшаяся в польско-литовском государстве и осознававшая себя аристократией. Этот слой представлял собою социальную базу для формирования еврейского политического представительства. Выдвинувшиеся в первые годы пребывания в российском подданстве представители еврейской элиты, такие как Шпеер, Цейтлин, Ноткин, стремились реализовать в новых условиях свои «дворянские» привилегии. Однако российским властям еврейское общество казалось непрозрачным, замкнутым и не поддающимся контролю, а статус представителей «еврейской элиты» в действительности определялся рядом признаков, ни один из которых не являлся решающим. Таким образом, главной проблемой российского правительства в отношениях с евреями стала невозможность их классификации. При отсутствии социального слоя, который мог бы передавать волю правительства «ниже», с четко определенными и признаваемыми властью параметрами, закономерным явлением было появление разных форм еврейского представительства в последующие годы.

В мемуарах Абрама Паперны «Из Николаевской эпохи» рассказывается, как в маленьком городке Копыле Минской губернии в начале 50-х годов XIX в. собирались в свободную минуту молодые евреи и вели вольнодумные речи. Один из них, Янкель, мечтал о том, что когда-нибудь соберется «синедрион для пересмотра существующих религиозных уставов наших». Если «я буду членом этого синедриона, я первый подам голос за отмену многих и многих законов, установленных Талмудом». Другой, Абрам, возражал: «Никакой синедрион нам не поможет; даже если бы явился к нам сам Моисей и объявил те или другие раввинские или каббалистические предписания необязательными, его бы не послушали»[387]. Эти молодые евреи и представить себе не могли, что за полвека до этого нечто похожее на мечту Янкеля пытались осуществить высокопоставленные российские администраторы в соответствии с личными распоряжениями императора Александра I.

Реакция еврейского населения на внутриполитическую ситуацию, сложившуюся в связи с переворотом 11 марта 1801 г. и воцарением Александра I, может быть воссоздана, с одной стороны, по скупым случайным упоминаниям в источниках того периода, таких, как оды Л. Неваховича («Вот роза расцветает…»)[388] и Н.Г. Вессели[389] на восшествие Александра I на престол, отражающие надежды и чаяния отдельных представителей российского еврейства в формах и рамках, диктуемых жанром оды. С другой стороны, известный интерес представляет актуализация этого сюжета в фольклорных источниках, записанных на рубеже XIX–XX вв. Согласно более распространенной интерпретации, «когда Александр Павлович стал царем, еврейские сердца возрадовались»[390]. В хасидских преданиях с восшествием Александра I на престол связывалось освобождение из Петропавловской крепости цадика Шнеура Залмана[391]. Наряду с такой благожелательной трактовкой, коррелирующей со стереотипом «дней Александровых прекрасного начала» в российском общественном дискурсе, существовала и альтернативная тенденция, согласно которой смерть якобы расположенного к евреям Павла I воспринималась как «кара небесная»[392], а с воцарением нового императора, который «не так хорошо относился к евреям, как его отец», связывались различные притеснения как общеимперского, так и локального масштаба[393].