терминологии, «тайным союзом». Слово «тайный» не совсем удачно, так как существование союза не было тайной, тайной была (для непосвященных) внутренняя организация и внутренняя жизнь этого союза. Союзы играли огромную и очень разнообразную роль в жизни племени. Им часто принадлежала политическая власть. Могло быть несколько союзов, которые отличались друг от друга степенями. Обряд посвящения был одновременно обрядом приема в союз. Не только вступление в союз, но и переход из союза одной степени в высшую степень сопровождались посвящением в тайны этого союза. Формальное (но еще не фактическое) вступление в союз совершалось сразу при рождении, а может быть, даже еще до рождения ребенка. При рождении ребенка его — мы бы сейчас сказали — «приписывали» к союзу. Другими словами, ребенок как бы запродавался. Отец при этом вносил в союз некоторую плату, а с наступлением срока отдавал мальчика в союз, причем мальчик подвергался обряду посвящения. «Мальчики уже в детстве принимаются в союз, хотя они лишь позже обучаются соответствующей пляске и принимают в ней участие».[131] Шурц выражается точнее: «И дети могут запродаваться (eingekauft), но они изучают пляски только по достижении соответствующего возраста». То же происходит при вступлении в знаменитый союз «Дук-Дук».[132] Мальчики могут запродаваться сразу после рождения, но их вступление происходит не раньше достижения 16-летнего возраста. В точном соответствии с этим в русской сказке говорится: «Родится сын или дочь, до 16 лет твой, а с 16 пришли мне» (Ж. Ст. 247).

Другими словами, данное соответствие бросает свет на мотив «отдай то, чего дома не знаешь». Этот мотив можно назвать мотивом запродажи. Общая схема этого мотива такова: человек вне дома попадает в какую-нибудь неожиданную беду. Например: вдруг на море останавливаются его корабли, или он нагнулся напиться, и из воды высовывается чудовище и хватает его за бороду, или человек заблудился в лесу, или он в чужом волшебном саду сорвал цветок для своей дочери и т. д. Мотивировок очень много, и их рассмотрение для наших целей несущественно. Второй момент этого мотива: морской царь или старик в пруду или владелец сада, чёрт и т. д. требует от попавшего в беду «отдай то, чего дома не знаешь». Не зная, что он делает, он обещает чудовищу своего ребенка и, откупившись, уходит домой, а дома узнает, что у него родился сын.

Этот мотив специально исследовался Баумгартеном, но автор вынужден прийти к заключению, что «сущность и корни его недостаточно ясны».[133] Однако если всмотреться в то, что происходит в сказке, то мы имеем следующее: мы имеем совершение сделки при рождении ребенка, в силу которой ребенок поступает в распоряжение таинственного лесного или водяного существа. Рассмотрим эту сделку несколько ближе. Она обставлена глубочайшей тайной. Вещи не называются их именами. Ребенок при этом никогда не назван. «То, чего дома не знаешь» — иносказательное выражение. Эта иносказательность в системе засекреченной организации, обставленной целым рядом строжайших табу, — весьма вероятный исторический факт. Второе обстоятельство — водяной или лесной характер одной из договаривающихся сторон. Этот характер таинственного старика сейчас еще не может быть освещен — он станет яснее, когда мы увидим, куда мальчик в этих случаях попадает. Наконец, третья и для нас самая важная сторона сделки — это сроки ее. После сделки мальчик до известного возраста все же остается при отце и только после наступления «срока» уходит. Что это за срок? Какая выгода старику требовать себе мальчика и почему он не берет его себе сразу? Все становится ясным, если предположить, что «срок» есть срок наступления зрелости. «Родится у тебя сын, только с одним условием, если ты его мне отдашь, когда ему будет 17 лет» (Сд. 99). Сказочник иногда сам недоумевает, откуда такая отсрочка и понимает ее по-своему: «Дай мне сына растить до 12 лет, я хоть полюбуюсь на него» (Сд. 11), то есть сказочник видит в этой непонимаемой им отсрочке, некоторое снисхождение. Сын уходит с такими, например, словами: «Прощай, папа! Куда ты меня обещал, туда и посылай! Благословляйте, пришло время». Отец и мать плакали и не отпускали. Но все-таки отпустили, и он ушел (З. В. 118). «Тятинька, теперь прощай, я не ваш!» — «Куда ж ты сын теперь отправишься?» Сказал сын: «Я теперь к чуду лесному отправляюсь на пожрание» (З. П. 24).

Иногда отправляемый уходит к своему крестному. Это — очень интересная деформация, исторически вполне оправданная, так как обряд крещения и обряд посвящения стоят в исторической связи. Крестный заменил учителя и руководителя более древних времен. «И приказал прислать к нему крестницу, когда она подрастет» (См. 73). Крестный в этих случаях иногда пытается съесть крестницу.

К запродаже очень близка продажа — вернее, отдача сына какому-нибудь таинственному или неожиданно появившемуся колдуну, ремесленнику, чёрту и др. С характером этого учителя мы еще познакомимся ниже. У женщины сын дурачок. Приходит старик. «Ну, аддай, — говорит, — ты мне ево, я его абуцу». — Ну, она и отдала (См. 221). «Отдай мне его, я его в три года научу всем хитростям» (Аф. 140а). К этим таинственным учителям относится и Ох, который является (иногда из могилы), как только сказать «ох!». Кречмер видит в нем посланца или воплощение смерти, что вполне согласуется с затронутым здесь кругом явлений.[134] «Куда пошел, старик, куда сына повел?» — «В лес, оставить, есть нечего стало». — «Отдай мне сына-то, три года учить его буду» (З. В. 30).

Итак, ушедши из дома, герой часто попадает в «учение». Посмотрим, что это за ученье.

16. Била-била. Что же происходило с мальчиками, попавшими в лесу к страшному духу, который должен был их съесть? В центре обряда посвящения повсеместно, как указано, стояло обрезание. Но обрезание — только небольшая часть тех действий, которые производятся над мальчиками. Здесь, в лесу, они подвергаются страшнейшим пыткам и истязаниям. Многие путешественники с ужасом описывают те вопли, которые раздаются в этой избушке.[135] Что детей подвергают действию огня, мы увидим ниже. Другим способом истязания было сдирание кожи, нанесение глубоких ран с целью вызвать рубцы. И Шурц, и Вебстер говорят о рассечении спины от шеи вниз. «Видимым символом такого посвящения является рассечение кожи спины от шеи вниз».[136] Иногда под кожу спины и груди пропускались ремни, за которые мальчиков подвешивали.[137] Особой жестокостью отличались эти обряды в Южной Америке. Здесь мальчикам в рану втирали перец, как это известно и в нашей сказке.[138] Эти действия сопровождались побоями. В сказке точно так же