одной стороны улицы шла глухая, довольно удобная для «ченча» стена, с другой была натянута полугнилая сеточка, ненадежно перекрывающая помидорные грядки, третья улочка-рукав ничего интересного из себя не представляла.

Все-таки второй рукав, средний, был наиболее удобный, его можно было использовать в случае разных осложнений, это Петраков отметил специально; в конце «перспективного» рукава, на углу, находился «минимаркет» – иначе говоря, обычная лавка, где можно было купить мыло, минеральную воду, десяток куриных яиц и пару банок консервов.

Вход в «минимаркет» украшали несколько рекламных стендов с портретами молодого правителя страны и большими фотографиями мусульманских святынь, до ближайшей из которых было семнадцать километров.

Петраков проехался по улочкам, промерил их, что называется, колесами, затем исследовал еще несколько мест и забраковал их – первый квадрат, с которого начиналось нынешнее исследование, был самым подходящим для того, чтобы сменить «клиентов» на своих людей, на Семеркина и Токарева, «клиентов» же одним броском убрать из квадрата действий, а погоню отправить по ложному следу, за подставными лицами – майором Семеркиным и старшим лейтенантом Токаревым.

По рации Петраков связался с первым секретарем посольства и несколькими фразами, с цифирью и формулами из «высшей математики» которые не сможет понять никто, кроме посвященных лиц, изложил план.

Сидоров отреагировал сухо:

– Мне это знать совсем не обязательно. Это ваши дела, ваша технология… все – ваше.

– Как «клиенты»? – спросил Петраков.

– Выехали.

Теперь оставалось только рассчитать операцию по времени.

– У кота на хвосте, конечно, завязан бантик? – спросил Петраков с невольно родившимся смешком.

– Есть такой.

– Завязан крепко?

– «Комси комса», как говорят французы. Ни то, ни се.

Рации – без опознавательных позывных, настроенные на одну волну, имелись не только у Петракова и первого секретаря посольства, они были у всех – и у «клиентов», и у Семеркина с Токаревым… Засечь рации было трудно – они работали на той волне, что не использовались местными службами, да и аппаратуры такой у здешних тонтон-макутов не было, сеансы работы были краткими, без специальных приборов запеленговать такой разговор, что произошел у Петракова с Сидоровым – все равно, что отыскать иголку в стоге сена. Наткнуться можно только случайно.

А вообще аппаратура связи как таковая достигла ныне уровня фантастики. Крохотные радиостанции, вмещающиеся в кармане, действуют, например, на расстоянии пять тысяч километров, передача текста происходит в одно дыхание, в секунду, в полсекунды, в несколько долей секунды – фьють, и текст ушел куда надо, – в центр, в Москву, к Петровичу, текст этот, заранее заготовленный, выстреливается в эфир одним нажатием кнопки. Но, несмотря на краткость самой передачи, на стремительность мига, радиостанции НАТО передачи все равно пеленгуют. На это нужно всего лишь три секунды.

И тогда начинается игра в «кошки-мышки»: кто кого? Главное – уехать от места выброса передачи как можно дальше.

Впрочем, этого Петраков сейчас совершенно не боялся; страна, в которую они вошли через приотворенное в границе окно, не числилось в списках НАТО. А коротковолновые разговоры его с первым секретарем посольства и группой никто не засечет. Даже лучшие специалисты НАТО. Воздуха в заднице на это не хватит.

Сидоров оказался человеком серьезным – агентура у него была прекрасная, – а может, деньги хорошие были выделены на проведение операции из государственного кармана, – он и информацией нужной снабдил командира спасательной группы, и подстраховку организовал, и две машины в помощь приобрел – помидорная машиненка-грузовичок оказалась как нельзя кстати, ее Петраков включил в операцию, а Мустафа Али достал фальшивые номера и, чтобы машина не засветилась, на всякий случай спилил опознавательную цифирь двигателя и рамы. За руль помидорного авто Петраков решил посадить Проценко, Муса добавил в кузов еще три ящика помидоров – загрузка получилась полная. Если шибануть по помидорам автоматной очередью, всем мало не покажется – страшновато-красной помидорной крови будет пролита целая река.

За рулем второй – прикрывающей машины находился агент из местных – толстяк с видом страдающего от собственного ожирения простачка. Ужасающей раскосостью глаз толстяк мог соперничать только с кривляющимся Проценко. Имя у толстяка было редкое для здешних краев, с грузинским налетом – Реваз.

Вмешиваться в дело Реваз не имел права – разве что только в провальной ситуации, терять такого агента, глубоко внедренного в среду, с собственным делом, приносящим хороший доход, Сидорову было нельзя.

В восемь тридцать утра на рации у Петракова заполыхал резковато-красный огонек. Это означало начало операции и майор тут же подал команду своим:

– Счет пошел!

Время не замедлило скрутиться в тугой жгут.

А счет пошел жесткий. Пока на доли – в десять секунд каждая, – но потом доли эти уменьшатся. Петраков умел контролировать время, считать, будто бухгалтер, каждый миг и каждый чох брать в клещи. Впустую не должен был пропадать ни один вздох.

Проценко уселся за руль помидорной машиненки, кивнул прощально командиру – судьбы их с этого мгновения разделялись, у них вообще были разные судьбы, у офицеров группы Петракова, у каждого своя. Проценко сложил два пальца в колечко – общепринятый знак «о’кей», показывая, что все у него хорошо, Петраков подал ему сигнал: «Начинай движение!»

Проценко несколько раз надавил вхолостую на педаль газа – надо, чтобы двигатель пропукался, выбил из выхлопной трубы пробки, прокалился на холостом ходу, и у Петракова неожиданно остро и слезно сжало сердце. Ему показалось… нет, он почувствовал, что этого шумного добродушного человека он никогда больше не увидит; Петраков неверяще помотал головой. Изменить что-либо, поправить он уже не мог: у «спасательных» операций – свои законы, Петраков помял пальцами горло, грузовичок тряхнул несколько раз задом, будто ишак перед дальней дорогой, помидорные ящики, накрытые сетчатым пологом, сыто громыхнули, и машиненка покинула проулок, в котором они находились.

Майор вздохнул, уселся поудобнее за рулем джипа, поерзал, словно бы примерялся к продавленной кожаной подушке. Семеркин занял место сзади, Токарев спереди и Петраков сам себе скомандовал:

– Поехали!

Вид у Токарева был собранный, будто у солдата перед атакой, брови собрались углом, но Токарев не был бы Токаревым, если бы промолчал.

– Похоже, братва, в жизни нам ничего не светит, кроме отключения электричества.

Петраков покосился на него, но ничего не сказал.

Он лихо обогнул глиняный выступ, вылезший едва ли не на середину улицы, догнал помидорный грузовичок, подождал, когда Проценко свернет влево, положил перед собою на землисто-рыжую, с въевшейся вековой пылью панель рацию, будто пульт управления, похвалил Проценко:

– Молодец! – Запоздало вдогонку перекрестил его: – С Богом!

Хороший шофер – не тот, который может лихо крутить баранку, а тот, что умеет правильно тормозить. Точнее – вообще ездить без тормозов – сбрасывать ход переключением скоростей, гасить обороты колес двигателем. Проценко был хорошим водителем, хотя похвалы на этот счет не принимал.

– Какой я водитель? – говорил он, пожимая плечами, – так, водила.

Проулок, по которому сейчас двигался Петраков, был