Город встретил безнадежных настороженно. Вооруженные до зубов стражники на воротах смотрели угрюмо. Встретившиеся им по пути в казарму горожане выглядели встревоженными. Люди были растеряны и напуганы, то и дело слышался нервный смех. Стражникам не приходилось кричать, чтобы расчистить дорогу. Увидев солдат, люди расступались сами, прижимались к стенам и провожали их взглядами. Кто-то, узнав безнадежных, лишь обреченно махнул рукой, но большинство смотрело на них с надеждой. Одна особо сердобольная женщина, посмотрев на заострившиеся от голода лица солдат, всплеснула руками и, заскочив домой, вынесла оттуда целую корзинку со свежеиспеченным хлебом. Хлеб быстро разошелся по рядам, примеру женщины последовали и другие горожанки. Солдат угощали хлебом, вареными яйцами, сыром и даже жареным мясом. Безнадежные замедлили шаг, многие остановились, торопливо поглощая неожиданное угощение, но закричали сержанты, засвистели в воздухе капральские дубинки, и колонна, возобновив свой путь, в скором времени благополучно достигла своей родной казармы.

Казармы встретили их той же растерянностью и страхом, что и город. Пожалуй, здесь страха было даже больше, ибо все – начиная с самого капитана и заканчивая мальчишкой-барабанщиком – понимали, что их свидание с войной не за горами. Если за пределами казармы преобладала надежда, то на территории безнадежных царили тоска и безысходность. Сразу за воротами полк встретил лично капитан в окружении унтеров и первых сержантов. По приказу сержантов проходящие мимо капитана безнадежные кричали нечто невразумительное и даже пытались отдать ему честь. Глаза капитана взирали на вернувшихся подчиненных с неприкрытой тоской.

Рустам, проходя мимо него, постарался выпятить грудь и, вскинув руку, прокричал приветствие вслед за всеми. Его невольно поразила перемена, произошедшая в капитане. Он видел капитана до этого дня лишь дважды, и тот напомнил ему тогда чиновника районной администрации – надменного, спесивого и краснощекого, разговаривавшего с людьми не иначе как сквозь зубы, уверенного в своей избранности и проникнувшегося чувством собственной важности и исключительности. Куда все это делось? Сейчас он больше походил на чиновника, пойманного на взятке с поличным: губы трясутся, глаза испуганно бегают, щеки отвисли, толстые пальцы, унизанные золотыми перстнями, дрожат от страха: глаза мутные, лицо бледное, на лбу испарина. Жалкое зрелище. Впрочем, капитан был не одинок. В отличие от только что вернувшихся солдат все, кто находился в родных казармах, о войне уже знали. Куда ни посмотри, везде расширенные от страха глаза и позеленевшие от испуга лица. Единственное исключение составлял старик целитель, и то, наверное, лишь потому, что был, по своему обыкновению, мертвецки пьян.

Безнадежных развели по казармам. Сержантов и капралов вызвали к капитану. Потерявшие свой извечный румянец и позеленевшие от нехороших предчувствий, солдаты из хозотряда разнесли по казармам ужин. Их вытянутые лица и дрожащие пальцы вызвали немало радости среди остальных солдат.

Ужин давно закончился, а капралы все не возвращались. Безнадежные оказались предоставлены сами себе. Слух о войне наконец распространился по казармам, проговорились солдаты из хозотряда. Стали известны и подробности. Три дня назад эльфийский герцог Эландриэль, объединившись с королем гномов Торбином, перешел юго-западную границу и вторгся на территорию Глинглокского королевства.

Первоначальное возбуждение, охватившее при этом известии безнадежных, сменилось липким и неприятным страхом. Страх, казалось, был везде. Он, словно туманом, повис в казармах, заставляя говорить тише и вызывая тошноту. Страх был осязаем, его холодные пальцы сжимали сердце и гладили по лицу. Рустам лежал на своей циновке, широко раскрыв глаза, прислушивался к испуганному шепоту и дрожал от холодного озноба. Он снова, как в детстве, боялся темноты и испытывал постыдное желание спрятаться с головою под одеялом. И он был не одинок. Безнадежные разожгли все свечи, оставленные про запас, и в казарме было светло как днем. Но люди все равно боялись.

Брин с компанией сел за стол в надежде развлечься игрою в кости, но их хватило ненадолго. Люди не думали о наживе или об удовольствии, люди думали о смерти и войне. Всегда самоуверенное лицо Брина поблекло. Он не балагурил, по своему обыкновению. Тихо сидел за столом, положив подбородок на сложенные перед собой мускулистые руки, и неотрывно смотрел пустым взглядом на пламя толстой свечи. Его шайка собралась вокруг него в явной растерянности. Им как никогда раньше нужен был вожак, но вожак сам был напуган и не знал, что делать.

Отчаяние царило в помещении. Оно мешало дышать и черпало силу в испуганных душах людей. Рустам смотрел на тени, игравшие на стене, и покрывался холодной испариной. Спроси его сейчас, чего он боится, он бы, наверное, даже не смог ответить. Как не может ответить птица в резко взлетевшей стае, от чего именно она спасается бегством. Просто страх, просто отчаяние – обыкновенная животная паника. Хочется вскочить и куда-то бежать или просто зарыться в землю, спрятавшись от окружающего мира. Гарт свесил свою большую голову через край кровати. Понимающе посмотрел вначале на дрожавшего в ознобе Рустама, а потом на позеленевшего Дайлина и спрыгнул на землю.

– Пошли, братец, подышим воздухом, – легонько хлопнул он по плечу Рустама. – Малой, хватит валяться, пойдем наружу! – окликнул он затем Дайлина и, с хрустом потянувшись, вышел за дверь.

Рустам с Дайлином переглянулись и безропотно вышли следом. Свежий воздух подействовал отрезвляюще, голова прояснилась, страхи поблекли и отступили.

– Что-то случилось? – спросил у Гарта Рустам.

– А разве что-то обязательно должно случиться? – безмятежно улыбнулся Гарт. – Просто нечего сидеть в вонючей казарме и киснуть.

– А что нам остается? – пожал Дайлин плечами.

– Мы можем провести ночь на свежем воздухе, лежа у костра и коротая время в мужском разговоре, – предложил Гарт.

– Звучит неплохо, – ответил Рустам, уже немного пришедший в себя. – И как мы это сделаем?

– Очень просто, пойдем к стражникам у ворот и попросим их дать нам место у своего костра.

– Хм, как же, так они и согласились, – недоверчиво хмыкнул Дайлин.

– Малой, – очень серьезно произнес Гарт, – у тебя крайне недоверчивое отношение к жизни, это меня пугает. Но я нынче добрый, поэтому, так и быть, проясню, почему мне кажется, что стражники будут не против. Первое, – Гарт демонстративно сжал руку в кулак и разогнул один палец, – сегодня особый день, война начинается не каждый день, и стражники тоже чувствуют себя не слишком уютно. Второе, – массивный кулак разжался, выпустив на свободу еще один палец, – стража очень падка на элементарный подкуп, это у них в крови. А у меня найдется чем их подкупить.

Гарт жестом заправского фокусника достал из-под рубашки большую бутыль с запечатанной сургучом пробкой.

– Ух ты, это же вино, – удивленно воскликнул Дайлин.

– И не самое худшее, – весело подхватил Гарт, – специально берег на черный день.

– Значит, черный день уже настал, – пораженчески заметил Рустам.