Его речи сейчас сильно напоминали мне монолог шизика с крыши. Только, наверное, все на крыше приладил — а тут опять отбой. Как бы снова с парнем припадка не приключилось.

— Делается — но какой ценой?

— Ценой? — Сеня не на шутку воодушевился. — Но откуда мне знать, какой ценой? Это дела Бяши. Он деньжищами ворочает, не я. Я только управляю, все создаю. А я вот что скажу: пусть уж лучше он свои дурные деньги таким образом тратит, для пользы всему городу, чем дома себе на Кипре покупать…

— Я имела в виду другую цену — жизнь Птаха, вашего сотрудника, — оборвала я пламенную речь еще одного тарасовского патриота.

— Да при чем здесь Птах? Вы на меня что, чье-то мокрое дело наклеить хотите? — испуганно уставился на меня Сеня.

— Ты последний, с кем позавчера Птаха видели живым. Есть свидетели, что ты нарочно накачивал его водкой, а затем увел куда-то во внутренние помещения. Как я понимаю — в апартаменты, где ты ежедневно балуешься с девочками. — Я нарочно добавила последнее, когда увидела, что Сенина жена с заклеенным ртом, но открытыми ушами придвинулась в комнату из коридора и очень внимательно вслушивается в наш диалог. Услышав мои последние слова, она не осталась равнодушной — глаза ее снова неестественно округлились, дамочка что-то принялась мычать.

— Я имею в виду эту самую комнату, куда ты привел меня по своей ежедневной привычке кого-нибудь трахнуть, не зная, что перед тобой сотрудник милиции. Помнишь, как интересно мы провели с тобой время, старый козел? — продолжала нагнетать я «погоду в доме».

Вспомнив, каким петухом выхаживал Сеня, когда трое верзил держали меня железными клещами, я не удержалась и тоже вжарила ему пощечину. Просто руки зачесались, как захотелось ответить за все свои унижения.

Сеня жалко вжал голову в плечи и заслонился от меня обеими руками, подозревая, что сейчас его начнут бить. Больно и долго, в шесть цепких женских рук и столько же ног, которые Сеня так обожает совсем в другой обстановке. Нет, я не Иисус Христос, это точно. Не умею подставить вторую щеку, все простить. Но… остановиться вовремя пока могу. Не буду же я равняться с малолетними глупыми девчонками, которые повизгивают у меня за спиной от мстительного нетерпения.

— Итак, почему ты поил, накачивал Птаха? Какую преследовал цель? — продолжила я допрос с пристрастием.

— Ну поил, и что особенного? Мы как раз тем вечером и потом утром вели переговоры. Вот я и не хотел, чтобы Птах узнал и влез в самый неподходящий момент. Он же идиот был…

— Что?!! — взревели в два голоса радиофанатки.

— …Я имею в виду, что неуправляемый. Мы бы всю малину испортили. Вот я и подумал: пусть человек немного расслабится, отдохнет. Потом бы он все равно узнал, когда уже сделать ничего нельзя. Ну и что? Что я такого сделал? Напоил человека на халяву, от работы освободил! Да он отлично этот день провел. Может, это вообще был самый счастливый день в его жизни, откуда вы знаете?

— И вы хотите сказать, что Птах весь вечер четверга, ночь, целую пятницу, вплоть до роковой субботы, провел в «Колибри», в той комнате с решетками? Вы его там заперли? — Я невольно вспомнила свое заточение, которое скоротала под музыку и в сопровождении голоса Птаха. Что-то было мистическое в том, что накануне на этой же самой кровати валялся Птах. Но, похоже, так и было. — Значит, вы его заперли?

— Да кто его запирал? — возмутился моей непонятливости Сеня. — Спал он, ваш диджей сраный. Просто дрых. Напился и продрых до обеда. А потом то-се, девочки пришли, пиво… Вроде бы товарищ еще один заходил, они вместе с Птахом любят «травку» курить… Я сам думал, что вчера вечером он уже выползет, а тот только сегодня очухался. И полез куда-то… Но я не пойму: я-то здесь при чем? У нас что, начали судить за то, что я от души угостил человека? Что пацан отрываться любит, кайф ловить? Какие ко мне вопросы?

Все, что говорил Сеня, было слишком похоже на правду. Действительно, чего это я возомнила, что открытие новой радиостанции — суперсекретное дело? Такой же товар примерно, как картошка или сапоги на базаре. Кто заплатил больше — тому и продают. Но один, главный, вопрос у меня все-таки был.

— Ладно, тогда вот что скажи: что это за Маша Величкина, которой ты ежедневно передавал в эфире приветы, поцелуи и песенки?

— Ну, это уже личное, — пробормотал Сеня и покосился на супругу, глаза которой готовы были вот-вот вылезти из орбит.

— Не такое уж личное. Ведь, если я не ошибаюсь, Маша Величкина — это мать Сергея Пташкина, жена Александра Петровича, и ты, именно ты, не давал женщине покоя. Зачем?

— Откуда вы зна… — начал было говорить Сеня и на полуслове замолчал.

А я подумала — нет, не зря мне все-таки пришлось лазить по балконам. Пусть кассеты не слишком пригодились, зато альбомчик на кое-какие раздумья натолкнул.

Услышав мои слова, супруга Сени резво задрыгалась и замычала, всем своим видом показывая, что ей есть что сказать.

— Только не нужно зря звать милицию. Милиция уже здесь, — и я показала женушке красное удостоверение. — Вы что-то хотите сказать по делу?

Женщина исступленно закивала головой. Я дала знак своим охранницам, и одна из них освободила Сениной жене рот.

— Я тебе всегда говорила, что твой брат тебя погубит! Всегда говорила, — запричитала сразу женщина. — У него же по морде видно, что бездельник и дурак…

— Какой брат? При чем здесь брат? — ничего не поняла я с первого раза.

— Обыкновенный, вон его младший брат. Шурка. Только себя Алексом зачем-то зовет, бабам все пыль в глаза пускает. Он с этой, Машкой, что ли, или как там ее, в одном классе учился. И черт знает что затеял… Я краем уха слышала, да только не поняла ничего толком. Знаю только, что он…

— Ну что же… — Я поудобнее села напротив директора радиостанции «На всех ветрах», надеясь услышать интересный рассказ. — Значит, давай про Шурку. Учти, в твоих интересах, если ты сейчас будешь говорить правду.

Но то, что рассказал Сеня, превзошло всякие ожидания. Хотела бы я посмотреть теперь на этого Шурку — Алекса — авантюриста, который заварил всю эту кашу!

Я узнала, что Алекс, младший брат Сени, однажды, будучи здесь в гостях, увидел в альбоме фотографию веселой компании брата и узнал на ней хорошо знакомое лицо. Повзрослевшую девочку, с которой он когда-то учился в одном классе и с кем у него даже было что-то вроде первой любви. Шурик был поражен, что «его Машка» стала женой очень богатого и влиятельного в Тарасове человека, и решил за ней по старой памяти приударить, чтобы быть поближе к кошельку Пташкина-старшего. Но, узнав от брата новые подробности, а именно — о болезни женщины и ее домашнем образе жизни, выспросив про ее одинокие фантазии и пристрастие к радио, Алекс решил действовать весьма оригинальным путем. Он начал атаковать свой объект через эфир, постоянно о себе напоминать, делать бесконечные признания в любви и молить сентиментальную женщину о встрече. О, даже из скупого рассказа Сени можно было понять, что его братец был профессиональным художником слова и покорителем женских сердец! В конце концов он даже сумел добиться, что Маша Величкина, она же Мария Сергеевна Пташкина по второму мужу и Мария Сидоренко (как узнала я по фотокарточкам в том же альбоме, который оказался вещью куда более ценной, чем похищенная в спешке Мусина драгоценность) — по первому, откликнулась на призывы Прекрасного Принца и назначила встречу.