Это было мрачное время. Прошлогодний неурожай давал о себе знать, хотя, к счастью, никто не голодал – обычно вожди не допускали такого. У людей было мясо и молоко, овощи и ягоды. И когда они отправлялись на общие пастбища со своими животными, то знали, что, несмотря на недостаток зерна в амбарах, все-таки могут жить так же, как жили их далекие предки в те времена, когда выращивание зерна еще не стало главным занятием племен.

И все же трудностей хватало. Почти закончились овсяная мука, хлеб, а также эль из-за гибели ячменя. Финбар заметил, что вождям даже приходилось забирать часть зерна у крестьян для посева. Хорошо еще, думал он, что земля на острове плодородная, а у вождей достаточно власти. Но если люди прислушивались к своим вождям, а вожди – к королям, то главным средоточием всех надежд был, конечно, верховный король и благосклонность к нему богов. И теперь намного больше, чем прежде.

Сразу после праздника Лугнасад зарядили дожди. Не те обычные дожди, которых можно ожидать в теплом прибрежном Манстере, а настоящие ливни с неистовым, бешено воющим ветром, не утихающие по несколько дней. Вскоре стало ясно, что и в этом году урожая не будет. Видя эти ужасные свидетельства божьего гнева, Финбар, хотя и любил своего друга, поневоле все чаще задумывался, не стал ли дерзкий поступок Конала причиной их несчастий.

И в ясную погоду, и в ненастье они продолжали свои поиски. Они объездили уже все побережье и холмы Манстера, обшарили Ленстер, поднялись до Ульстера. Иногда они останавливались на ночлег в крестьянских усадьбах, иногда спали под открытым небом, прислушиваясь к волчьему вою. Они пересекали сочные пастбища, где высокие земляные стены и глубокие канавы разделяли владения разных племен, пробирались через глухие болота, где люди жили в деревнях, построенных на деревянных помостах прямо на воде. Везде они задавали одни и те же вопросы, и везде слышали один и тот же ответ: «Нет, здесь мы таких не видали».

Однажды, всего лишь однажды, Финбару почудилось, что беглецы могут быть где-то рядом. Это случилось на восточном побережье, над заливом возле устья Лиффи. Там, на пустынном песчаном берегу, Финбар встретил одну старую женщину и спросил, не видела ли она здесь чужаков.

– Только друида, – ответила она. – Он теперь живет вон там.

– Один или с кем-то? – тут же спросил Финбар.

– Нет. Больше никого. Он живет один.

Возможно, чутье все же заставило бы Финбара дойти до того места, но его спутники проявили нетерпение.

– Финбар, идем! Нет его здесь.

И они уехали.

Наконец они добрались до Коннахта, с его горами, озерами и диким побережьем. Этот край называли землей друидов, и Финбар решил, что Конал, который всегда любил уединение, вполне мог забрести сюда. Поэтому отряд провел здесь не один месяц, но поиски вновь оказались бесплодными. И вот однажды, когда они стояли на отвесных утесах Мохер и смотрели на неспокойный океан, в котором, как гласила молва, лежали Острова блаженных, где души великих воинов обретали вечный покой, Финбар вдруг подумал: быть может, Конала давно нет в живых и его дух блуждает где-то там.

– Пора возвращаться, Финбар, – прервал его раздумья один из вождей.

– Не могу, – ответил он. – Я его не нашел.

– Идем с нами, – сказал второй вождь. – Ты сделал все, что мог.

И только теперь Финбар по-настоящему осознал, что с начала поисков прошел целый год.

Порой Коналу казалось, что раньше он и не был никогда счастлив. Их любовь стала откровением для обоих. Дейрдре оказалась прекрасной ученицей и уже скоро в смелости фантазий даже превзошла своего учителя. Она часто играла ведущую роль в их любовном дуэте, и ей нравилось находить все новые способы доставлять ему удовольствие. И неудивительно, что Конал, который так долго жил в тисках бесконечных сомнений и душевных разладов, в ее объятиях обрел наконец долгожданное счастье.

Их жизнь на острове сложилась на удивление хорошо. Дожди конца лета хлопот не доставили. Расщелина в утесе не только защищала их, но и укрывала от непогоды. А к предстоящей зиме Конал построил над крошечной бухточкой небольшую хижину из глины и веток. Вдова с радостью снабжала Конала незатейливой едой, к тому же время от времени он садился в лодку и наведывался в дальние деревни, где как странствующий друид всегда без труда мог попросить то, что ему нужно. На острове он ловил рыбу и даже посадил бобы и горох. Для сбора питьевой воды Конал нашел несколько мест, где дождевые струи стекали со скалы, и там выкопал три большие ямы, хорошенько их укрепив. Такую же яму, только поменьше, он соорудил для варки овощей или мяса, которые ему иногда удавалось раздобыть. Сначала он наполнял ее водой, потом бросал туда камни, докрасна раскаленные на костре, и вода закипала. Такие варочные ямы часто использовались на острове и при всей своей простоте прекрасно служили.

Никто к беглецам не заглядывал. Ближайшие земли были пустынными, а на берегу напротив их острова жила только вдова. Чуть подальше, в небольшой бухте, находился еще один остров, покрупнее. Он тоже был необитаем, лишь изредка на него выходили рыбаки, что ловили рыбу в заливе.

На случай если бы кто-нибудь все же решил забрести в их сторону, Конал заранее постарался внушить старой вдове, что желает быть один, а уж она, без сомнения, сообщила об этом рыбакам. Друиды часто жили отшельниками, и только самые безрассудные рискнули бы навлечь на себя проклятие, потревожив жреца, если ему хочется тишины и покоя.

Единственное, что со временем стало беспокоить Конала, так это то, что их остров такой маленький. Кроме песчаного пляжа, поросшего травой мыса да нескольких деревьев, здесь ничего не было. Не заскучает ли Дейрдре? Но, к его удивлению, девушка вовсе не скучала. И казалась вполне довольной. И все же иногда, в лунные ночи, он сажал ее в лодку, и они плыли к берегу, где поднимались на вершину холма и смотрели оттуда не только на север, где находилось их маленькое убежище, но и на юг – на широкий залив возле Дуб-Линна и устья Лиффи, на южный мыс вдалеке и молчаливые очертания гор Уиклоу, которые тянулись вдоль побережья, окутанные серебристым светом луны.

– Жаль, что ты не можешь их навестить, – сказал Конал однажды, показывая в сторону родного дома Дейрдре, смутно различимого за устьем реки.

– Это не важно, – ответила она. – У меня есть ты.

Коналу очень хотелось верить, что это правда.

Казалось, большего счастья, чем он познал с Дейрдре, быть просто не может. Но шли месяцы, и принц вдруг сделал удивительное открытие. Раньше он всегда думал, что жизнь с женщиной может помешать тем глубоким раздумьям, что вечно занимали его разум, но оказалось, что это не так. И даже совсем наоборот. Отчасти к вдумчивому созерцанию располагала тишина этих мест, но и Дейрдре всегда тонко чувствовала, когда Коналу необходимо остаться наедине со своими мыслями. Но самое главное – именно здесь принц наконец освободился от всего, что так мешало ему, и стал совершенно другим человеком, хотя пока и сам до конца не осознавал этого. Что бы ни было причиной, но только здесь он наконец обрел покой и только здесь почувствовал себя по-настоящему обновленным. Его новое обличье, выбранное поначалу лишь для маскировки, стало его сущностью, и теперь он действительно был друидом. День ото дня он мысленно просматривал те обширные знания, которыми уже обладал. Каждое утро и каждый вечер он наблюдал за морем и вслушивался в гул волн. А порой, полностью утратив чувство отдельной личности, он мог войти в транс и, вслед за Амергином, тихо повторять: