— Что, блять, вылупился так? — засмеялась Яна. — Удивлен, что продолжению не научила? Что не говорит папа-мудила ебаный?

— Да, — пожал плечами Леша.

— Я бы такой хуйней заниматься не стала. Если бы ты реально хотел, то мог бы все это время с ним общаться. Я была только «за», только вот, блять, ты не хотел. Не звонил, не писал, не приехал, чтобы увидеть сына. Все ждал, что я проебусь и сама приползу?

— Может и так сначала. Потом нужно было время, чтобы разобраться в себе и все исправить.

— Отмазы, ебаные отмазы. Как же я их обожаю, нахуй! Ты опять засцал, не хотел взять и порешать конкретно, раз и навсегда. Уперся в тупик, как баран ебаный, и стоял, пока ноги к хуям не затекли, — переведя дыхания Яна добавила уже мягче: — Я показывала Марку фотки, чтобы он тебя не забыл. Сейчас он называет и меня, и тебя. А себя называет Мак. Мне кажется, он уже осознанно это говорит, а не повторяет, как попугай, за мной. У тебя, кстати, с ним всего пять фоток, три из которых из роддома. Охуенно да, блять?

— Нет, не охуенно.

— Знаешь, даже если бы ебаные отцовские чувства у тебя не проснулись, я бы ему о тебе хуйни никогда не сказала. Лучше расти и думать, что твой батя ебучий герой, просто, блять, не может пока с тобой затусить, чем знать все в красках и слышать, что он гондон ебаный. Подрос — сказала бы: «Ну бывает, блять, всякое, ты нихуя ни при чем. Такие уж люди-люди — хуи на блюде. Сами нихуя не знают, чего хотят, чего не хотят. Всякая хуйня в жизни бывает, отношения по пизде идут, но ребенок это навсегда и это охуенно». Сказала бы, что жизнь сложная хуйня и даже если твой батя с тобой не общается, это не значит, что он тебя не любит.

— Спасибо, — выдавил Леша.

— Я знаю, что это, блять, такое, на себе. Все блядское детство я росла, слушая охуенные истории про батю полного уебка, который заделал меня мамаше, ни копейки не дал, еще и сел на пятнаху. Она злилась на него, понимаю, но ребенок не ебаный унитаз, чтобы сливать в него собственное дерьмо. Когда заебывалась или я хуйню какую выкидывала, каждый раз начиналось одно и то же. Знаешь, что я, блять, чувствовала, когда она батю засерала? Говорила, что он ебаный идиот, зэк и козел, что испортил ей всю жизнь, а я чувствовала вину. Ну тип если мой батя мудазвон ебучий, значит я дочка мудазвона ебучего, испортила мамаше жизнь. Если бы не он, не было бы меня и было бы у нее все охуенно. Я его ваще не знала, но почему-то усилия мамаши сходили на нет. Я не злилась на него, как она, я злилась на нее. Именно она, блять, заставляла меня чувствовать себя куском дерьма. Хуй бы я так поступила со своим ребенком!

Яна взяла паузу и крутила огромное золотое кольцо в руке.

— Мне, блять, слава богу, хватило ума не идти той же дорожкой, хотя ситуации пиздец похожие. Хуевый вкус на мужиков это у нас семейное. Даже на одинаковых мужиков, ебать, — Яна глянула на Лешу, скривив губы. — Но я поступила лучше нее. Я выбрала оставить свою злость и претензии себе, только себе, блять, а не делиться ими, чтобы вдохнулось полегче. Мой ребенок имел бы право на собственное мнение, а не на ебаные искажения.

— Когда ты залетела, ходила пузатая, я все смотрел на тебя и думал: «Ну куда тебе, блять, ребенка?» Думал, что будет полный пиздец, не вытянешь новую роль. Проебался по итогу только я, а ты, Яна, не просто справилась, ты стала самой охуенной мамой во всем ебаном свете.

Искреннее восхищение Леши вырвало Яну из плена тяжелого детства. Теперь она лыбилась привычной наглой улыбкой.

— Полностью согласна.

— Спасибо за сына, — сказал Леша и подвинул к ее руке черную коробочку.

Яна почувствовала прикосновение его пальцев, но решила убрать свою руку, а не отвечать.

— И что это? Кольцо? Еще скажи что обручальное, — добавила яда Яна.

— Если хочешь. Правда, я в душе не ебу, как можно официально жениться после оформления ебаного опекунства. Да нахуй эти формальности и всратые понятия. И без всей этой хуйни ты давно моя жена.

— В таком случае пиздец рада, что бывшая. Ну как колечко смотрится?

Яна каким-то чудом натянула кольцо на средний палец, хотя оно бы идеально село на безымянный. Возможность показать Леше фак была слишком заманчивой.

— Охуенно. Нравится?

— А не понятно? — хлопала Яна ресничками, продолжая крутить фак.

Она и сама не поняла, в какой момент Леша перехватил ее руку и обнял. Они не целовались, просто сидели так близко, что ее голова опустилась на его плечо. Сидели и держались за руки. Смотрели они в одну точку: на играющего ребенка.

— Пиздец похож на тебя. Раньше непонятно было, а теперь копия просто, — сказала Яна. — У меня ебаный ксерокс, походу, установлен.

— Похож-похож.

— Так не только лицом. Первое слово нихуя не «мама» было. И не «папа», не надейся, блять, — стукнула Лешу в ногу Яна. — Блууум-блум впервые по делу использовал, когда увидел байк вблизи. Тачелы-тачелами, но когда байки пролетают, Марк даже визжит от восторга. Гены, ебать.

Леша засмеялся. После повторной попытки накормить ребенка, они вышли на вечернюю прогулку. Яна предусмотрительно захватила коляску, и теперь можно было спокойно катать уставшего ребенка по направлению к съемной квартире. Вдвоем развлекали Марка, а когда стемнело и он заснул, шли молча. Когда идти было уже некуда, пришлось остановиться и посмотреть друг на друга.

Прицеленный взгляд Леши вызвал у Яны полуулыбку. Впервые за вечер она дала различимый зеленый свет. Крепкое объятие за талию и скольжение губ. Целовались они долго, но недостаточно грязно, для того чтобы хоть одни руки перешли к настоящему наступлению. В тот момент Яна не думала, что будет дальше. Будут они вместе или она еще потрепет Леше нервы. Ей было просто хорошо, хорошо не так, как раньше, а так, как еще не было.

— Давай помогу коляску затащить, — сказал Леша после длинного взгляда, последовавшего за поцелуем.

— Ебать ты хитрый. Если мы начинаем сначала, то у нас сегодня первая свиданка. На первой свиданке не ебусь, не старайся, — сощурила глаза Яна.

— Окей. Так помочь с коляской?

Пока Леша давился смехом, Яна держала оборону, предостерегающе грозя пальцем.

— Ну помоги.

Крыльцо, лифт, входная дверь.

— Если когда надо