говорить, но я не хотела выкладывать ему всю историю своей жизни. Мы хотели просто повеселиться, но всё обернулось настолько мрачно…

– Ну, я считаю, что ты должна сказать ей, – тихо произнёс Мак. – Когда мои мама и папа разошлись, они пытались скрывать от меня разные события, потому что думали, будто так будет лучше, будто я не замечу, что происходит. Но я в итоге начал считать, будто это я виноват во всём и что они расстались из-за меня.

– Но почему моя мама говорит, что оставила Оукбридж, когда была беременна мной, если это не так? Зачем ей лгать об этом?

– Понятия не имею, – отозвался Мак, – но в чём бы ни была причина, всегда лучше знать правду.

Всю дорогу до Оукбриджа я повторяла про себя эту фразу. «Всегда лучше знать правду. Всегда лучше знать правду». Я сказала её столько раз, что она потеряла всякий смысл, превратившись просто в набор случайных слов. Мак пытался отвлечь меня, рассказывая о том, как развелись его родители – о том, как Колин каждый вечер задерживался допоздна, и встречался с другими женщинами, и задолжал уйму денег разным людям, – но я не могла сосредоточиться на его словах. Я знала, что должна узнать от мамы правду, но неожиданно мне стало казаться, что эта правда может быть настолько невероятной… это будет всё равно что пройти через дверь в совершенно другой мир.

Я попрощалась с Маком перед магазином Джексонов и побежала в Сад Бабочек, чтобы попытаться прояснить мысли перед тем, как идти домой. Я помню, что сказала Роза-Мэй, когда я поведала ей о найденном фото, – что, если мама ухитрялась столько лет хранить от меня тайну об этом ребёнке, значит, у неё могут быть и другие тайны. Роза-Мэй ждала меня в нашем тенистом уголке, держа в руках длинную гирлянду из маргариток.

– Посмотри, что я сделала для тебя, Бекки! – воскликнула она, пока я бежала к ней. – У меня на это ушло сто лет. Она всё время рвалась.

Роза-Мэй подпрыгнула, чтобы надеть гирлянду мне на шею, и я ощутила её дыхание у себя на волосах. Было огромным облегчением увидеть её.

– Как сегодня твоя мама? Это из-за неё ты опоздала?

Я кивнула и повернулась к ней, чтобы обнять её.

– Ей ещё хуже, чем раньше. И ты была права, она скрывает от меня много всякого. Например, то, что случилось много лет назад, когда я была ещё маленькой.

Мне нужно было соблюдать осторожность. Я не могла рассказать Розе-Мэй про Колина, иначе она узнала бы, что я ходила плавать с Маком. Мне было ужасно неприятно скрывать это от неё, но я не выдержала бы сейчас ещё одной ссоры.

– Ты ещё не сказала ей о том, что нашла фотографию?

Я покачала головой:

– Нет, я ничего не говорила. Пока – нет.

– В каком смысле «пока нет»? Ты вообще собираешься спросить её об этом?

– Я не могу спросить про снимок сейчас, когда она в таком нестабильном состоянии, но я хочу узнать про своего отца. – Я сморгнула слёзы. До меня начало доходить. Колин действительно видел меня вместе с моим отцом. Если он был прав, если он действительно видел нас с ним в бассейне, значит, мой отец ушёл уже после моего рождения, а не до этого. И неожиданно у меня перед глазами, словно неоновая вывеска, вспыхнуло слово – ответ на пункт из кроссворда мистера Джексона, который мы так и не смогли разгадать несколько недель назад. Первая буква П, восемь букв, значение – оставить, бросить, отказаться. Это было слово «покинуть». Боль, острая, словно игла, пронзила моё сердце.

Мой папа покинул меня.

Я подумала о том, как выцарапывала своё имя на подоконнике в ночь перед отъездом из нашего прежнего дома – просто на всякий случай. Вот настоящая причина, по которой мне хотелось оставить свой след. Я цеплялась за надежду, что он где-то ищет меня – хотя, скорее всего, он всё это время знал, где я нахожусь.

Роза-Мэй гладила меня по голове.

– Твоя мама вообще рассказывала что-нибудь о прошлом? – спросила она. – Говорила что-нибудь о своей прошлой жизни в Оукбридже?

– Почти ничего, – ответила я дрожащим голосом. – Я имею в виду – я знаю, что они с папой встретились, когда она была ещё совсем молодой, и что они дружили со Стеллой, но это всё.

Я так и стояла в объятиях Розы-Мэй, чувствуя себя такой слабой, как будто все мои мышцы превратились в воду. Я не знаю, что было причиной этого: потрясение, жара или то и другое разом. Я просто хотела лечь в траву и спать, пока всё снова не станет нормальным.

– Я ненавижу твою маму, – внезапно произнесла Роза-Мэй, выплёвывая слова, точно пули. Я в шоке отпрянула.

– Что? Ты даже не знаешь её.

Она покраснела, щёки её пылали. По-моему, это был первый раз, когда я видела, как она смутилась.

– Я знаю достаточно, – сказала она. – Это маленькая деревня, Бекки. Люди говорят.

– Какие люди? Что ты имеешь в виду?

– Просто люди, – пробормотала она, а потом вскочила, прежде чем я успела спросить её, о чём она говорит. – Я собираюсь пойти плавать, если хочешь, присоединяйся, – окликнула она через плечо. Но я покачала головой, сбитая с толку ещё сильнее, чем раньше. Роза-Мэй была самой близкой подругой, какая у меня когда-либо была, но иногда мне казалось, что я совсем не знаю её.

Я покинула Сад, пока она плавала. Я знала, что она обидится, но я была решительно настроена поговорить с мамой, и мне нужно было попасть домой, пока я не струсила. Я столько раз спрашивала её о своём отце, но на этот раз не собиралась позволять ей уйти от разговора или сменить тему. Я расскажу ей о том, что сказал Колин, а позже, когда она окрепнет, я скажу ей, что видела ту фотографию. Мне нужно знать о прошлом, о том, что случилось до моего рождения, как бы тяжело это ни было.

Миссис Джексон стояла в дверях своего магазина, держа на руках младенца.

– Иди сюда, познакомься с нашим Альбертом! – позвала она. – Сегодня ему исполнилось пять месяцев.

Альберт выдул губами пузырь и уткнулся лицом в плечо миссис Джексон.

– Ой, он такой милый! – воскликнула я, протягивая руку, чтобы погладить его по голове. Волосы у него были короткие, гладкие и мягкие, словно бархат. – Спасибо за приглашение на крестины. Я обязательно приду и, надеюсь, мама тоже.

Лицо миссис Джексон расплылось в улыбке.

– О, это