невесты. Чуть не забыл. Вордий хочет, в связи со своим назначением на должность и получением, так сказать, уже определенной уверенности в будущем, объявить всем о своей помолвке с Лювией.

– Да что ты говоришь! Вот с этого и нужно было начинать.

– Да. И потому он хочет сделать ей подарок. Ужин в «Рыбке» – это ведь так романтично! Кармаданские лепестки с нектаром калимри! Мустобримские шарики целу в листьях фазы со сладким соусом! А филе грабинуса – настолько тонкое, что растворяется прямо на языке! Ну скажите, матушка, разве она не достойна этого?

– А-ах! Да достойна, достойна. А вот ты чего достоин? Когда я увижу у тебя такую же вот девушку, а?

– Торжественно клянусь, – Уни встал смирно, прижав правую руку к сердцу, а глаза устремил ввысь, словно перед жертвоприношением, – что по приезде в Вирилан я, Унизель Вирандо, презрев все свои служебные обязанности, обращу свой взор на самых прекрасных девушек сего загадочного народа и не отверну его в сторону ни на миг до того счастливого момента, когда хотя бы одна из них не выразит готовности стать моей законной женой.

– Дурень! – к Севелии, похоже, вновь вернулось хорошее настроение. Она помолчала немного. – А ты уже думал о том, что наденешь на торжество? Столько событий ведь, и место дорогое, а ты заявишься как босяк. Все должны видеть, что мой сын теперь важный чиновник, а не какой-то там подвальный замухрышка…

* * *

Каждый вечер мост Ханкинлови превращался в нечто среднее между городским рынком и выставкой тщеславия наиболее привилегированных жителей столицы. Идея торговать над рекой была не нова и вполне укладывалась в нормы давних герандийских традиций. Но вот превратить мост в место паломничества самых ярких модников империи додумались лишь недавно, когда после реформы ремесленных гильдий там расположились самые дорогие портные Энтеверии. Постепенно к ним подтянулись башмачники и парфюмеры, в результате горделивая клиентура предпочитала пускать пыль в глаза друг другу прямо на мосту, не отходя далеко от места рождения своего нового щегольского стиля. Итогом стало возведение еще одной галереи, прогуливаясь по которой надменные франты в сопровождении своих прекрасных спутниц имели возможность демонстрировать окружающим свое так бросающееся в глаза превосходство с самой что ни на есть высоты положения.

Галерею тут же заняли продавцы цветов, жареных орешков, медовых пряников и другой разной снеди, что не играет в жизни никакой особой роли, но всегда может существенно улучшить настроение даже тем людям, которым по причине толстого кошелька и завидного положения в обществе мало чего осталось желать. К этой прославленной категории в полной мере можно было бы отнести и Лицизия Дорго, смачно уплетающего миндальные пирожные с тонкой рисовой бумаги. Он всегда любил сладкое и не считал зазорным открыто демонстрировать эту свою слабость. Тем более что маленькая смотровая площадка для приватного любования закатом, на которой он изволил в тот момент находиться, была скрыта от посторонних глаз, а вокруг лениво шатались агенты Солнечной стражи.

Впрочем, прекрасное в своем багрово-алом наряде милосердное Светило ничуть не способствовало хорошему настроению ближайшего советника императора, и раньше-то никогда не питавшего слабости к сей романтической галиматье. Его заметно нервировало это ожидание, из-за чего несчастные пирожные зачастую оказывались раздавлены узловатыми пальцами еще до своей жуткой, но почетной гибели в сановничьей пасти. Дорго смог принять привычный для себя самодовольный вид, лишь когда услыхал за спиной упрямый стук каблуков. Из тени вынырнула знакомая фигура с распущенными длинными волосами.

Почему прирожденный кавалерист Тамето ходит скорее как моряк, словно забивая сваи каждым широким цепким шагом, всегда оставалось для Дорго большой загадкой. Однако времени решать ее сейчас, к сожалению, не было. Небрежно бросив рисовую бумагу с оставшимися на ней крошками в волны Фелы, он развернулся в пол-оборота к собеседнику и басовито поприветствовал его с нарочитым почтением в голосе:

– Мой дорогой друг Тамето, как я рад видеть вас этим чудесным вечером! Но почему, ради всей красоты заката, у вас всегда такой прелестный взгляд человека, перебравшего молочного маркутанского пойла и теперь ищущего сортир для облегчения?

– Не борзей ты, гора козлиного дерьма! – тупо огрызнулся военачальник. Выглядел он и в самом деле весьма странным образом, особенно глаза, уставившиеся в одну точку, но все равно не способные на ней сфокусироваться. Дорго списал это на драмдалаху – традиционное развлечение кочевников Великой Шири, которым очень быстро заболели и имперские воины на северной границе. В закрытой наглухо кожаной палатке нужно тщательно прогреть до нужной температуры камни, а затем плеснуть на них специальный отвар из букета особых степных трав. Говорят, что главное в этом процессе – вовремя остановиться, иначе душе чрезвычайно легко навсегда уйти в заоблачный мир вечного блаженства, оставив на земле лишь совершенно безумное, бренное тело.

«Надеюсь, что когда-нибудь ты перенесешься туда навечно!» – подумал Дорго, а вслух сказал:

– Полагаю, на этом обмен любезностями закончен. Так что вы имеете сказать по поводу моего вчерашнего предложения?

– Думаешь, ты умнее всех, да? – и Тамето, энергично подойдя к перилам, смачно выплюнул в реку сгусток улиньской жевательной коры. – Свое личное посольство решил направить, в обход императора? Да еще и за мой счет… Ты кого поиметь решил, боров недорезанный?

– Послушай-ка меня, степная вонючка! – закипел Дорго и навис над неделикатным собеседником всей массой своей и правда весьма солидной фигуры. – Есть вещи, которые всегда будут выше твоего тупого армейского разумения. Тебе мало, что я включил твоих людей в состав миссии? А чем ты мне отплатил за это? Или думаешь, я не знаю, какое задание они от тебя получили?

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – сухо ответил Тамето. Весь боевой пыл как-то вдруг разом покинул его.

– Ах, он не понимает, значит? Родной мой, здесь не степь, и стены тоже имеют уши. Мои уши, мои, испепели гром вашу долбоголовую воинскую братию! А как горячо ты ратовал за отправку посольства! Мне это сразу показалось подозрительным. Ну, теперь-то я знаю, что за всем этим стоит!

– Ты все равно ничего не докажешь! – буркнул Тамето и как-то мрачно ушел в себя.

– А я и не буду ничего доказывать. Тоже мне, напугал! Просто выкину твоего олуха из состава миссии, и счастливо оставаться. Знаешь, сколько у меня там желающих? Ну, а его Светлейшеству шепну так, чисто для сведений. Последствия усекаешь? Так что, любезный, меняться мы с тобой будем баш на баш. Я оставляю твоих людей в неприкосновенности и не стану мешать им решать твои проблемы. Ну, а ты перекидываешь моего человека через северную границу.