После этого толстуха Куприянова какое-то время снилась мне, и я каждый раз разделывалась с ней, отправляя на тот свет. Я была уверена, что все это идиотские фантазии, не подозревая, что мне придется столкнуться с гадкой девицей четырьмя годами позднее. И не только столкнуться, но в самом деле убить.

Банда Куприяновой после исчезновения атаманши быстро распалась, «шестерки» или превратились в обыкновенных девчонок, или стали «неприкасаемыми». Я же, к своему удивлению, достаточно быстро заняла место, которое принадлежало раньше Куприяновой, только не превратилась в грозу детского дома, потому что мне не хотелось никого мучить или заниматься вымогательством.

Подозреваю, здесь не обошлось без вмешательства Тони. Потому что она, похоже, была единственной, кто сразу догадался, почему Сероводородной Бомбе пришлось покинуть наш детский дом. Она даже несколько раз напрямую спрашивала меня, не причастна ли я ко всему произошедшему, но каждый раз я давала отрицательный ответ.

Так или иначе, мое появление в этом детдоме ознаменовало завершение долгой и жестокой эры Куприяновой. Это, видимо, и сыграло свою роль в том, что ко мне потянулись прочие девочки. Кому-то я помогала советом, кому-то в подготовке домашних заданий. А моей правой рукой стала Тоня.

Шло время. Сон, тот самый страшный кошмар, мучивший меня с самого раннего детства, навещал меня с завидной регулярностью. И как-то я спросила Тоню, хранятся ли в детском доме дела каждого из воспитанников. Та, подумав, ответила:

– Ты ведь знаешь, где находится кабинет директора? В секретарской находится архив – комната за железной дверью. Там дела и лежат. Только зачем тебе это?

А мне очень хотелось узнать, кто же был моими родителями, что с ними стало и почему я оказалась одна-одинешенька на всем белом свете.

Много раз на дню я проходила мимо кабинета директора, заглядывая через полураскрытую дверь в предбанник, в котором восседала секретарша. И бросала взгляды на дверь, обитую железом, которая вела в архив. Кажется, это даже возбудило некоторые подозрения, потому что секретарша стала как-то странно посматривать на меня каждый раз, когда я появлялась в коридоре.

Поэтому я сменила тактику. И стала подумывать о том, как попасть в архив. Эта комната, которая манила меня, как Али-Бабу пещера, набитая сокровищами, была средоточием всех моих надежд.

Архив находился в темном помещении. Я специально прогуливалась под окнами директорского кабинета и секретарской, посчитала шаги и уяснила, что проникнуть в него можно было только через обитую железом дверь.

– Ты что, с ума сошла? – спросила Тоня, когда я сообщила подружке, что затеяла. – Да знаешь, что с тобой будет, если поймают?

Ничего хорошего меня действительно не ждало. Но опасность не мешала мне заниматься разработкой плана. И Тоня, видимо, не желая бросать меня на произвол судьбы, сказала:

– Ладно, помирать – так с музыкой. На каторгу, Соловьева, пойдем вместе!

Это у нее был такой юмор.

Именно Тоня помогла мне узнать, где хранятся ключи от архива. Оказалось, они лежат в ящике письменного стола секретарши директора. А Виолетта Андреевна была настоящей грымзой и, кажется, тайно вздыхала по нашему директору.

Один раз мне удалось подстеречь момент, когда Виолетта Андреевна зашла к нему в кабинет, и я быстро прошмыгнула из коридора в секретарскую, приблизилась к столу. И даже потянула заветный ящик. Но тот, конечно же, был заперт.

В этот момент зазвонил телефон, и секретарша вернулась к себе.

Заметив меня, она нахмурилась:

– А ты что здесь делаешь, Соловьева? Что тебе надо?

И Виолетта Андреевна подозрительно уставилась на свою сумочку, висевшую на спинке стула. Я быстренько соврала, мол, мне надо к директору, на что, конечно же, получила стандартный ответ: он сейчас занят.

Но пока мы беседовали, мое внимание привлек ключ, болтавшийся на запястье секретарши. Он был явно от ящика письменного стола! Мне стало ясно: значит, следует прибегнуть к хитрости.

Больше всего на свете Виолетта Андреевна отчего-то боялась ящериц. Об этом мне доложила пронырливая Тоня, которая всегда была в курсе того, что говорят наши преподаватели и воспитатели. Однажды, оказывается, секретарша даже хлопнулась в обморок, увидев ящерицу на кресле-качалке у себя на даче.

Наловить в большом, запущенном саду ящериц было плевым делом. Но заниматься этим пришлось вечером и ночью, так как днем нас с подругой могли засечь. Тайная охота в итоге привела к тому, что меня тяпнул уж – большой палец ужасно распух и долго болел. Но больше всего я боялась, что вот-вот умру. Ведь вдруг это был не уж, а гадюка?

В результате ночных экспедиций мы с Тоней насобирали порядка пятнадцати ящериц – разнообразного размера и расцветки. Все это богатство мы хранили в холщовом мешке, который, в свою очередь, спрятали на чердаке.

Наконец настал момент осуществления операции. На следующий день во время урока Тоня и я с разницей в пару минут попросили разрешения сходить в туалет. Оказавшись вне класса, мы помчались на чердак, переложили ящериц в особую коробку, над которой я долго трудилась, и отправились к директорскому кабинету. Виолетта Андреевна, как обычно, сидела за столом в приемной, что-то строча с пулеметной скоростью на пишущей машинке. Я побежала в учительскую, благо что там никого не было, ведь шли занятия. О том, что произошло дальше, мне потом в подробностях рассказала Тоня.

Через минуту в секретарской раздался телефонный звонок. Перестав стучать по клавиатуре, Виолетта Андреевна сняла трубку и надменно произнесла:

– Я вас слушаю! Кто говорит?

Говорила, конечно, я, изменив голос и копируя директорские интонации. В тот момент директора в здании детского дома не было, он уехал куда-то на совещание, и я от его имени сообщила Виолетте Андреевне, что она должна немедленно спуститься к центральному входу и принести документы.

– Что? Какие документы? Вы вернулись?

Но я уже повесила трубку.

Спустя мгновение Виолетта Андреевна пулей вылетела из кабинета и понеслась вниз, к центральному входу с гипсовыми львами, где ее якобы ожидал директор. То, что секретарша была без ума от него, было нам только на руку – она так торопилась, что дверь в кабинет закрыть не успела или попросту забыла. Времени, чтобы вскрыть ящик, где лежал заветный ключ от архива, все равно не хватило бы, но зато его было достаточно, дабы водрузить на стол рядом с пишущей машинкой картонный ящик, перевязанный лентой и с надписью: «Моей самой дорогой секретарше!»

Виолетта Андреевна вернулась через несколько минут, раздраженная, раскрасневшаяся и с дрожащими губами. Тоня и я, притаившись за углом, видели, как она вошла в приемную. Мы на цыпочках прокрались к двери и слышали, как старая дева в восхищении восклицает:

– Мне! Подарок! От него! Теперь понятно, зачем он выманил меня из кабинета. Ах, как я счастлива, как у меня бьется сердце…