Фельдфебель приходит в ярость и кричит:

— Вы получили приказ и извольте выполнять его! Эти свиньи стреляли в нас и ранили ваших товарищей, они могли убить и вас самих! Мы не можем тащить с собой этих мерзавцев!

Он указывает стволом своего автомата на оставшиеся позади нас скалы.

— Можете сделать это там, вон в том узком ущелье!

Фриц Хаманн громко рявкает на пленных:

— Вперед, свиньи! Вон туда!

Мы отводим итальянцев в указанное место. Лица пленных бледны и покрыты потом. Они затравленно смотрят на нас. Им понятно, какой приказ отдал нам фельдфебель. Я по личному опыту боев в России знаю, что такое страх, я многое повидал там.

Партизан, тот, что помоложе, дрожит как осиновый лист и что-то безостановочно говорит, прекрасно зная, что мы не понимаем его. Я смотрю на женщину. Ей примерно двадцать пять лет. У нее узкое лицо с большим носом. Она медленно идет впереди нас и после каждого шага оборачивается. Ей хочется заглянуть в наши лица, но вместо них она видит перед собой стволы винтовок.

Мы с Фрицем уже решили, как поступим. Мы заталкиваем итальянцев в ущелье. Здесь их никто не увидит с дороги. Затем командуем по-итальянски:

— Бегите! Быстро!

После этого мы стреляем в воздух.

Пленные все мгновенно понимают и бросаются врассыпную.

Мы с Фрицем спешим догнать своих. Звуки выстрелов должны стать достаточным доказательством того, что мы выполнили приказ фельдфебеля. Когда мы сообщаем ему об этом, он больше не возвращается к данной теме.

Хотя мы фактически не подчинились прямому приказу и три партизана остались в живых, нас с Фрицем нисколько не мучила совесть. Напротив, мы были рады, что смогли в такой сложной ситуации остаться людьми. Мы не из тех, кто способен хладнокровно убивать безоружных. Хочется надеяться, что нами никогда не овладеет слепая ярость и нам не придется убивать беззащитных мужчин и женщин.

Я рассказываю Фрицу об унтер-офицере Шварце, который во время боев на Рычовском плацдарме добивал выстрелом в голову раненых русских солдат. Он, в ответ, поясняет мне, что люди, которые убивают безоружных, несомненно, имеют садистские наклонности, а война позволяет им открыто проявлять их под предлогом защиты своих соотечественников. После Италии мы снова попадем в Россию, где нам придется в бою убивать противника, но никогда не будем поднимать руку на беззащитных людей.

10 октября. Охота за партизанами закончена. Хотя мы и понесли некоторые потери, все равно это не идет ни в какое сравнение с нашими потерями на Восточном фронте. От Риеки мы едем по приморскому шоссе вдоль побережья Адриатики. Любуемся лазурным морем. Вскоре мы прибываем в Триест.

11 октября. Прощай, Италия! Спасибо тебе за все! За красоту природы, прекрасные исторические достопримечательности, за яркое солнце и восхитительное лазурное море. Мы все хотим когда-нибудь еще раз вернуться сюда. Спасибо тебе, Италия, за твое чудесное вино, которое мы иногда с излишним усердием потребляли. Все это, вместе взятое, и составляет секрет очарования этой замечательной страны, напоенной солнечным светом, которую населяет темпераментный народ, говорящий на красивом мелодичном языке.

Память об этой стране сохранится надолго. Печаль от расставания с ней, надеюсь, нам помогут скрасить несколько бочонков вина и десяток бутылок «аквавита», которые мы захватили в одном разрушенном винном заводе на Далматинском побережье. Эти «сувениры» также поспособствовали изгнанию грустных мыслей о предстоящей отправке в Россию.

16 октября. После нескольких дней отдыха, во время которых ветераны нашей роты предавались усиленным возлияниям, мы отправились на приготовленные для нас казармы под Любляной. Здесь нам представилась возможность отправить домой почтовые посылки. Я отправляю ящик хорошего вина и несколько кусков мягкой превосходной кожи, которые мне удалось стащить на горящей обувной фабрике.

17 октября. Грузимся в товарные вагоны на станции близ Любляны. Холодно. Идет дождь. Мы сильно замерзли в нашей летней «тропической» форме.

19 октября. На рассвете прибываем в Вену. Меняем тропическую форму на обычную армейскую. Затем отправляемся на Восток. Место назначения неизвестно.

Поезд вот уже вторые сутки едет в восточном направлении. Те из нас, кто не занят написанием писем, или игрой в карты, или еще каким-нибудь иным делом, видимо, подобно мне, обдумывают сложившуюся обстановку. Многое вспоминается мне в эти минуты, и я размышляю о том, что случилось со мной в последние дни пребывания в России, о том, что ждет меня там на этот раз. За время моего затянувшегося отпуска многое изменилось. Когда я прибыл Россию в первый раз, то был полон романтических надежд, мечтал о боевых подвигах. Мои иллюзии быстро растаяли как дым, по причине нашей непоследовательной политики в этой стране. Теперь, видимо, все будет по-другому. На этот раз я еду на фронт вместе с закаленной в боях ударной группой. У нас прекрасно обученный личный состав и хорошее современное вооружение. Мы сможем противостоять даже самому сильному врагу, и наверняка одержим над ним победу.

Удивляюсь тому, как мой скептицизм и негативное отношение к происходящему быстро сменились твердостью духа и верой в победу. Почему так произошло? Скорее всего, это умелое воздействие официальной пропаганды с ее призывами о «верном служении отечеству» и «доблестном вкладе в общее дело» ради «великого германского рейха». Они упали на благодатную почву, и теперь я убежден в том, что сражаюсь за правое дело.

22 октября. Сегодня мы должны прибыть на место назначения, однако после короткой остановки почему-то продолжаем путь. Нам, солдатам, ничего не говорят, мы можем лишь догадываться о том, куда едем. Мы знаем, что русские после августовского наступления дошли до Харькова и двинулись дальше на запад. В данный момент наступающие части Красной Армии находятся где-то между Кременчугом и Днепропетровском. Возрожденная 6-я армия вермахта, к которой мы приписаны, будет участвовать в боях примерно в этих самых местах.

Через несколько часов мы высаживаемся с поезда и дальше следуем на наших грузовиках. Двигаемся в том направлении, откуда доносятся звуки боя. Едем по равнине через поля еще не убранной кукурузы. Повсюду видны следы военных действий и останки сгоревшей русской и немецкой техники — свидетельства того, как передвигалась в последние недели линия фронта. Где же она сейчас проходит? Точных сведений об этом нет, и наше начальство приказывает нам осторожно продвигаться вперед.

23 октября. Останавливаемся на привал на краю кукурузного поля. Машины разъезжаются в стороны, чтобы не стать удобной целью для вражеской авиации. Кукурузные початки отливают золотом в лучах заходящего солнца. Над землей медленно поднимается туман. Я по каким-то смутно осознаваемым признакам чувствую дыхание приближающейся русской зимы. Грохот артиллерийского обстрела делается громче. Отчетливо слышим доносящуюся с фланга стрельбу танковых орудий. Передний край фронта извивается, подобно змее с отрубленной головой. Хотя бой идет где-то далеко от нас, передовые подразделения врага вполне могут находиться у нас в тылу. Так, должно быть, думал и пилот «швейной машинки», появившейся неизвестно откуда над нашими головами.