От звонков у меня немел указательный палец! Как от расстрелов! Я звонил во все стороны! Да! Я возненавидел слово «извините».

«Ну куда ты прешь?! Куда?! Из деревни, что ли? Не видишь! Русским языком написано! За-кры-то! По слогам читай! Грязная деревенщина! Дубина! Жопа в шапке! Когда мылся в последний раз?! Кулак чертов! До сих пор в своих деревнях срете стоя! Да ты говорить сначала научись! Вали отсюда! Что столпился?! На всех не хватит! Прие-е-ехал! Давай двигай в свою дыру! Откуда вышел! Убирайся в хлев! Чудак на букву «м»! Прибыл хуй с горы... В город... Он что, резиновый?! Город-то?! Тоже мне... »

В конце концов чудеса сузились. Они всегда так. Продавец. Продавать что? Без проблем! Легко! Мороженое? С лотка? Фрукты? Картошку? Свеклу? Голландские яблоки? Конечно! Да-да! Я просто родился для этого! Продавать именно голландские яблоки! А рыбу? Копченую. Тоже могу. Рыбу даже лучше! Это мое призвание! Копченая рыбка! Боюсь ли я холода?! Я?! Холода?! Ха-ха! Да я с Севера! Второй медвежонок у матери! Первый умер! От жары! Да-да! Не вынес! Нет-нет! Что вы! Я не смеюсь. Я серьезно. Ни грамма. Нет. Нет. Нисколечко. Вообще не пью. Только ем. Да. В ватных штанах? Прекрасно! Да к ним привык. Сплю в них...

Мудаки вонючие! Они думали, я издеваюсь! Свиньи поганые! Из их поганых ртов воняло кофе! Даже по телефону! Я подскакивал от холода в будке! Я танцевал! Перехватывая трубку! На другом конце провода девушка мычала и похрустывала печеньем! Или кто-то ей вставил в пасть мохнатую трубку! Она издавала такие звуки! Будто жрала свое печенье задницей! Я был на все согласен. Серьезно. На все. Зеленые тугрики, которые мать зашила мне в трусы, все таяли и таяли. Как шоколад тает в горячих ртах этих сук! Еще быстрее! Даже за эту мысль я должен был платить!

Насрать! Я согласен на все. Стоять за лотком и продавать непонятно-что-куда-совать-и-на-хуй- это-нужно! Стоять в мороз и в зной. Ссать в памперсы! Пить водку и заедать пломбиром!

Конечно, в таких условиях у меня появилась своя мечта! Продавец в видеопрокате! Верх желаний! И не надо ничего взвешивать! Никаких весов! И в штаны ссать не обязательно! Можно курить! Голыми руками! Без варежек! Вышел на крылечко, в свитере, пыхнул, посмотрел на придурков в стоящих колом ватниках и снова нырк в тепло! Черт! Это по мне! Это пусть другие морозят яйца! Да! Мне наплевать на них! Пусть сами выкручиваются! А у меня пар изо рта не идет на работе, и ладно! А вы там давайте! Шевелите булками, если мерзнете! Меня это не касается! Нигде! Ни здесь, ни там! Не жмет, не щекотит!..

***

Только люди и ни одного человека. От этого недолго было и загрустить! Я стоял часами у окна в общей кухне. Стирал носки, майку, трусы. Пока грелась вода, я прилипал к стеклу. Я не тосковал ни о ком.

Я открывал город один. Бродя по нему под звонки трамваев, глядя с любопытством, как кто одет. На девушек. На них я смотрел как младший. Они казались взрослее, чем наши. Никто мне не показывал город. Никто мне не всучивал своих мыслей. Я благодарен за это людям, что не встретились мне тогда.

Моя скороварка. Помню до сих пор. Я нес ее с вокзала в рюкзаке! С огромным рычагом, чтоб держать пар! Я ее чувствовал всеми боками! Спиной! Она громыхала. Ну и видок у меня был! С рычагом, торчащим из рюкзака, над ухом! Беженец! Я был беженец! Ни больше ни меньше! Инопланетянин! Странное никелированное устройство за спиной! Я шагал тихо, да. Как в балете. Дын-дынь... Она меня колотила в бока.

Это была память о доме! Черт! Он меня не отпускал. Это было благословение матери. С этой дурацкой кастрюлей я чувствовал землю. Я не мог взлететь. Скороварка мне напоминала о моей родной планете. О матери. О самом простом и важном. О жратве.

Жри! «Ты ешь. В городе надо быть здоровым. Нельзя болеть. Ни в коем случае!» — так она меня перекрестила на дорогу. Это было удивительное напутствие. Это было единственное в своем роде благословение.

«Это стоит дорого. Лечиться... Что они сделали?! Теперь нельзя болеть! Ни минуты! Надо подыхать сразу. Не лежать! Ни в коем случае! Даже не думай! Всегда на ногах. Будь всегда на ногах. Ползай. На четвереньках. Но не ложись! Не уползай в нору! Захочешь полежать в тепле! Только попробуй! Теплая нора станет могилой! Даже когда червей на себе увидишь — не сдавайся! Ползай. Двигайся! Будь среди людей. С ними. Ходи, толкайся среди них. Бери их силу! Заражай их! Передай им болезнь! Заражай их собой! Всегда! Заражай своим настроением! Особенно когда заболеешь. Тогда сразу будет легче! Легче. Если сможешь заразить их! Будет легче! В этом весь фокус! Держись к ним поближе! Иди к ним. В магазины. Катайся в автобусах. Будь среди них. Забери у них силу. Нельзя быть одному. У нас нет столько денег! Чтоб быть одному! Ходи! Ходи! Пока не свалишься! Разговаривай. Но не оставайся ни с кем один на один. Когда заболеешь... Иначе ты рухнешь. Прямо к ногам! Как спелая груша! К ногам этого человека. Даже если ты поймешь, что конец! Что — все. Не оставайся ни с кем один на один. У тебя заберут всю твою силу... Всю силу... »

Она в этом знала толк. Она переводила дыхание.

«И только когда ты умрешь... Когда по-настоящему начнешь умирать... Тогда уйди!»

Ее глаза стали другими. Неужели в них была любовь?! Я подумал — вот, она увидела свой конец... Может быть, в эту минуту она видела это... Да. Наверное... Она это увидела... Глазами, полными странных слез. С застывшим лицом, будто присыпанным серым снегом. В ту секунду она увидела, как все кончится. Там, куда провожала меня. Смерть ждала ее в городе. И я был посланником матери в город. В город, где все кончится.

Мы молчали. Мы отдали друг другу то немногое, что у нас было. Она повернулась и пошла в дом. Не двигаясь, я остался на дороге. Без прикосновений. Без взгляда. С распахнутым воротником дядиной куртки. Она ушла, закрыла калитку. Потом вспыхнул свет в комнате. Что-то вышло из меня и бросило последний взгляд. Она стояла в комнате, осматриваясь. Как проснувшийся человек. Не узнавая дома, не видя ни стен, ни потолка.

Она отдала свою силу. Всю свою силу. То, что вышло из меня, снова вернулось.

Всю долгую дорогу до города я был без сознания. Да. Без молчания и без слов.

***

В первые дни я очень тосковал. Эти снежные вечера... Сначала была осень, а потом полетел легкий снег. Я стоял у окна. Я даже не успел раздеться. Только поставил рюкзак и чемодан, как все вдруг стало бледным и пошел снег. Все побледнело, да, и пошел снег. На него больно было смотреть. Я почувствовал себя совсем одиноким. Легкость и пустота. Пустота и еще раз пустота. Мне будто показали мою жизнь. Да. Кончик, всего лишь краешек... Я чуть не заплакал. У нас была хорошая встреча с городом.

Думая о городе еще раньше, я даже не мог представить себе, насколько он окажется незнакомым. Этот первый вечер в незнакомой пустой комнате...

Я стоял у окна, как и раньше. Там, еще у матери... Ну а теперь? Здесь? Теперь это было другое окно. Чужой вечер в совершенно незнакомом мире.

Я думал о матери с тоскою. Со щекоткой в носу. Я был уверен. Я знал, она тоже думает обо мне в ту минуту. Если бы я сказал ей, что' чувствую, она бы не поверила. Я снова видел ее лицо в окне, да, тогда, в момент отъезда. Это было так давно. Это было сегодня.