Владелица туристического хозяйства решила, что трепетная девушка испугалась размеров продукта питания, и с тех пор вытесывала из своих «валунов» специально для нее лапти поменьше.

В общем, крепость под названием «Анна-Лиза» оказалась неприступной, и войска от нее пришлось временно отвести.

Коричневый деревянный двухэтажный особняк под темной черепичной крышей, когда его впервые издалека увидели гости Анны-Лизы, показался необитаемым. Ни снаружи, ни внутри не было заметно никакого движения. Дом напоминал ястреба, приземлившегося на поляне и раскинувшего крылья над добычей. Он стоял в глубине узкого мыса, вдававшегося в море. Перешеек, соединявший его с Фалько, был огорожен зеленой проволочной сеткой в два человеческих роста. Когда Юра и Лена приблизились к ней, на той стороне, буквально из воздуха, материализовались две небольшие черно-белые собаки с пустыми блестящими глазами. Их взгляды, казалось, были обращены в великое древнеегипетское прошлое басенджей, а не в презренное настоящее. Они появились совершенно бесшумно, не лаяли, не рычали, просто стояли и внимательно смотрели на чужаков, отчего смотрелись еще страшнее.

– Такие сразу – в глотку, – пробормотала Лена, оттаскивая Юру за руку от забора.

Дальнейшая рекогносцировка показала, что в доме жили. По вечерам в двух окнах второго этажа зажигался свет, а однажды показалась и сама помещица. Коротко остриженная старуха в проолифленной английской куртке и высоких резиновых сапогах в сопровождении собак прогуливалась по берегу заливчика, отделявшего «графский» мыс от остального острова.

– Может, крикнуть ей! Чего мы теряем? – почему-то шепотом спросил Юра девушку, хотя поблизости никого не было.

– Развернется к дому и спрячется в своей раковине. А нас Анна-Лиза со следующим паромом отправит домой. Ты что, сам не видишь, какие тут нравы? – отвергла идею Лена. – Подожди, что-нибудь придумаем.

Весь вечер она была молчалива и задумчива, к ночи вроде бы отошла и в постели вела себя как самоотверженная спортсменка из ГДР, идущая с любимым тренером «на золото».

– Посмотри, красивые у меня руки? – Лена вдруг зажгла ночник и сунула под нос Юре свои ладошки, которыми только что зажимала ему рот.

– Ну, тонковаты для убийцы. Ты меня чуть не придушила, – вяло откликнулся он. Голова все еще кружилась после недавней акробатики.

Странная сцена объяснилась утром, вскоре после ухода парома.

– Пойдем-ка!

Лена потянула Юру на кухню, помочь Анне-Лизе чистить окуней, которых привез на велосипеде мрачный черный мужик, судя по окрасу, еще один потомок итальянских монахов. Анна-Лиза расплатилась медом соседа-бортника.

– Зачем она с нас деньги берет, все равно натуральным хозяйством живет, – шепнул Юра, когда толстуха отошла к сковороде, стрелявшей раскаленным маслом на плите.

– Ну, теперь держись, – одними губами сказала Лена. – Ты крови боишься? Я – ужасно.

Она зажмурилась и полоснула ножом себе по ладони.

В Ленин вопль вплелся рев Анны-Лизы, которая, обернувшись, обнаружила, что ее белая кафельная кухня превратилась в скотобойню. Кровью оказался забрызган даже потолок: Лена приплясывала и размахивала рукой, из которой, точно из малярного пульверизатора, во все стороны летели красные брызги.

Юра, схватив полотенце, обмотал им кисть девушки. Голубая ткань тут же набухла и покраснела.

– Дура! Зачем ты! – заорал он на смеси языков, когда растерянная Анна-Лиза, свернув по пути пару кастрюль, ринулась в ресепшн искать аптечку.

– Кристина Бьорнхувуд ведь была врачом. А клятва Гиппократа – это навсегда, – спокойно отозвалась Лена, откинув изуродованную руку в сторону. – Кажется, перестаралась. Никогда не думала, что во мне может быть столько крови.

– Как же ты, ах ты, Господи, и паром только что ушел, следующий только через сутки, – причитала Анна-Лиза, вытряхивая из аптечки обнаруженную там ненужную ерунду: крошечные пластыри, разноцветные таблетки от мигрени, жаропонижающее. – Может, ничего, дотерпишь до завтра, а?

– Как бы заражения крови не было. Ведь сырую рыбу чистила, и нож старый, грязный, – слабым голосом сказала Лена. – Извините, если вас невольно прославлю. Представляю заметку в «Экспрессен»: «Первый отдыхающий в этом сезоне умер в туристическом комплексе “Морской орел” на Фалько, недалеко от знаменитого поместья…»

Анна-Лиза, ничего не ответив, ринулась из кухни. Из ресепшн полился ее голос, кроткий, как грибной дождик. Она объяснялась с кем-то по телефону.

– Хозяйке острова звонит, – прокомментировала Лена. – Сейчас познакомимся.

– Садись в кузов, руку держи вверх, поменьше двигайся, – скомандовала Анна-Лиза, закончив переговоры. – Поедем к графине. Она хирург, осмотрит рану.

Трехколесный мопед, превратившийся в карету «скорой помощи», затарахтел по грунтовке к поместью. Юра припустил следом. Анна-Лиза хмыкнула, но не стала его останавливать.

Ворота уже были распахнуты, собаки куда-то убрались. На высоком крыльце дома ждала сама Кристина Бьорнхувуд, поджарая, с пронзительным взглядом прозрачных глаз, которые прятались в морщинах продубленого ветрами и солнцем лица. На ней была мужская рубашка с короткими рукавами и светлые брюки с боковыми карманами. Не хватало только револьвера на поясе и хлыста в руке – получилась бы плантаторша с американского юга, мучительница негров.

Чувствительностью старуха явно не отличалась. Коротко взглянув на Ленину руку, которую та придерживала другой рукой, как окровавленного младенца в пеленках, Кристина бросила:

– Постой тут, а то все заляпаешь.

Она принесла большое банное полотенце, обернула им рану и приказала:

– Теперь пошли. Девушка со мной, вы двое можете подождать в гостиной.

Она увела Лену в ванную комнату, плотно прикрыв за собой дверь.

Анна-Лиза осторожно втиснула телеса, вобравшие в себя пищу всех народов мира, в белое с позолотой густавианское кресло, а Юра расположился напротив, за журнальным столиком с нераспечатанными номерами журналов «Виллатиднинген».

«Правильно, зачем ей читать?»– вяло подумал он и прикрыл на секунду глаза. Ленина выходка здорово испугала его, надо было прийти в себя и оглядеться.

Большая, метров в шестьдесят комната первого этажа напоминала склад антикварной лавки, владелец которой торговал всем, чем придется. На фоне корявых стен из темного бруса, которые не потрудились хотя бы отшлифовать или прикрыть панелями, гостями из другого мира смотрелись воздушные густавианские диванчики. Столь же чужим выглядел здесь огромный, как небольшой дом, шкаф из резного дуба, по-видимому, более ранней эпохи. Он был бы своим в каменной зале рыцарского замка, а не в этом простом жилище с низким потолком. Над проигрывателем семидесятых годов свисали ржавые кандалы, словно из страшной сказки, какие-то открытки и любительские цветные снимки лепились вокруг темного портрета маслом в золотой раме. В углу затаились старинные напольные часы с мертвыми стрелками на циферблате. В метре от них на стене бодро тикали за двоих пластмассовые ходики.