Я не хочу, чтобы Ньюсам или его дружки находились так близко ко мне или к Мии, но посмотреть на будущего малыша было бы, конечно, здорово. Когда я ждала Мию, то на ультразвук не ходила. Она была моей тайной. Я даже рожала без посторонней помощи. Мне так хотелось, чтобы на этот раз все было иначе. Так, собственно, и получилось. Только со здоровенным знаком минус.

Ньюсам рядом со мной. Настороженно смотрю на него.

— У вас было дородовое наблюдение? — спрашивает он.

— Какое еще уродовое наблюдение?! — огрызаюсь я.

Он вздыхает, пытаясь сдержаться:

— Дородовое наблюдение. Вы посещали акушерку?

— Нет, конечно. Мы вели кочевую жизнь. Где бы я взяла эту акушерку? В лесу, что ли?

— Вы несете ответственность перед этим ребенком, — неодобрительно качает головой Ньюсам, — вы обязаны заботиться о нем.

С меня хватит. Будет тут еще мне лекции читать.

— Вчера вам было плевать на этого ребенка. Вы почти убили нас обоих. И Мию.

На лице его притворное смущение. И на том спасибо.

— Вчера были… совсем другие обстоятельства, — говорит он. — Я пытаюсь сочетать медицинскую помощь и научные изыскания. Это нелегко.

— Прямо сердце кровью обливается за вас, — говорю я, и его лицо багровеет.

— Никогда не любил сарказма, — говорит он. — Давайте просто займемся делом, хорошо?

— Только не с вами, — мотаю головой. — Я не хочу, чтобы это делали вы. Позовите врача-женщину.

— Вы не в том положении, чтобы диктовать свои условия, — заводится он, но тут из громкоговорителя раздается знакомый голос, от резкого тона которого у меня перехватывает дыхание.

— Делайте, что она говорит, Ньюсам.

Савл.

Не сдержавшись, кошусь на зеркальную стену. Оттуда на меня смотрит только отражение собственного измученного лица, но я знаю, что он там.

По ту сторону зеркала.

Наблюдает за мной.

Я хочу встать с кровати и выбраться отсюда, но чья-то рука останавливает меня. Поднимаю глаза и вижу женщину в белом халате, ту же самую, что осматривала Мию накануне вечером.

— Лягте на спину, пожалуйста, — просит она.

Задирает мне футболку, выдавливает на живот прозрачное холодное желе. Кожа натянута, как барабан.

— Попытайтесь расслабиться, — говорит она. — Сейчас появится изображение.

На тележке рядом с ней стоит монитор. Она включает экран и начинает нажимать пластмассовой штукой, похожей на пистолет, мне на кожу, двигает ее по кругу, водит во все стороны.

— Готово. Вот рука, вот позвоночник. Вот сердце. Видите?

Вытянув шею, я действительно вижу. На экране ребенок, его позвоночник скруглен, ручки впереди, колени согнуты, глаза закрыты, личико видно в профиль.

— Мия, смотри!

Мия вылезает из-под кровати, встает на цыпочки и всматривается в зернистое черно-белое изображение.

— Малыш сияет, — говорит она.

— Как звездочка из песенки, да? Малышу тоже понравится «Мигалочка».

— Нет, — строго говорит Мия. — Малыш сияет.

Ума не приложу, что она имеет в виду.

Она уверенно кивает, как будто радуясь, что сказала мне что-то важное, и возвращается под кровать к своим рисункам.

— Какие-то проблемы? — снова голос Савла.

Врач качает головой:

— Вроде бы все нормально. Доктор Ньюсам, у нас есть данные о плановой дате родов? В записях, похоже, она нигде не упоминается…

— Это не важно, — обрывает ее Ньюсам. — На этом все, спасибо. Я возвращаюсь.

Врач резко поднимает глаза, затем переводит взгляд на меня. Когда входит Ньюсам, она по-прежнему стоит рядом со мной, но он выпроваживает ее. Я с трудом приподнимаюсь.

Ньюсам что-то говорит, но я не понимаю смысла его слов. Мозг выключился после первых двух предложений: «Волноваться совершенно не о чем, но ультразвук показывает, что ребенку лучше появиться на свет пораньше. Завтра я проведу кесарево сечение…»

Я смотрю, как его рот открывается и закрывается, губы сжимаются и разжимаются. Вдруг он склоняется надо мной и кладет свою руку поверх моей, типа успокаивает. Я настолько ошеломлена, что даже забываю отпихнуть ее.

Наконец он замолкает.

— Ничего не понимаю, — слабым голосом говорю я. — Та врач сказала, что все хорошо.

— Она имела в виду, что плод, в смысле ребенок, жив, но мы должны учитывать и другие факторы. То, как ребенок лежит, то, как располагается пуповина. Кесарево сечение — самое безопасное решение.

— У меня есть выбор?

— Это для вашего же блага.

То есть меня никто не спрашивает.

Перевожу взгляд на его ладонь, лежащую на моей, точно жирная жаба. И вдруг меня как током ударяет. Что возомнили о себе все эти люди? Почему они думают, что имеют право дотрагиваться до меня?

Резко отдергиваю руку.

— Не хочу операцию, — говорю.

Он выпрямляется.

— Это для вашего же блага, — повторяет он.

— Не хочу, — повышаю я голос.

Он останавливается возле двери, и через щель я вижу, что в коридоре кто-то маячит. Савл, конечно.

— Увидимся утром, — говорит Ньюсам.

Из-за него на меня смотрят блестящие и темные глаза Савла. Он потирает руки, затем хлопает Ньюсама на спине.

Дверь закрывается.

— Вот, пришел тебя поздравить.

Савл вернулся. Он явно нервничает, и в то же время с его лица не сходит улыбка. Ну прямо кот, объевшийся сметаны.

— Зачем?

— Ты скоро станешь отцом. Причем на этот раз по-настоящему.

Сара. Она рожает. Проигнорировав колкость насчет Мии, я вскакиваю на ноги.

— Я должен быть там, Савл. Я обещал, что буду рядом с ней.

— Успокойся, до завтра еще есть время.

— Завтра? Почему завтра?

Он все еще усмехается. Вот мерзавец, получает удовольствие, сообщая мне то, о чем я должен был узнать первым.

— Потому что именно на завтра ей назначена операция.

— Почему операция? Что случилось?

— Не беспокойся. Ей сделают кесарево сечение. Хорошая методика, чистая и безопасная.

Кесарево сечение? Это когда разрезают живот и достают оттуда ребенка? По-моему, его делают, если что-то пошло не так.

— Вы недоговариваете.

— Ничего подобного, Адам. Ее обследовали, и прогнозы самые обнадеживающие. В этом и состоит прелесть кесарева сечения: его можно провести тогда, когда будет необходимо.