Кровь и круги, и голос старухи.

— Слушай, — шипит она. — Слушшшшшшай!

Тонущий ребенок повинуется, и тогда эхо впервые в жизни заговаривает с ним, нашептывая в уши. Он знает, что это чье-то имя, но воспоминание утрачивает четкость, поскольку время для имени ещё не пришло. Но теперь Ци Рекх знает природу дарованного ему откровения, и имя отзывается оглушающим гулом в настоящем.

Ммммммммммммммм…

И снова здесь и сейчас.

Уже не в воспоминаниях, он взбирается на гору, и то эхо, то слово, то имя, слишком необъятное и ужасное для человеческого разума, начинает обретать форму. Вслед за гулом, громогласно сотрясающим землю, является хор умерших звезд.

Ааааааааааааааааааааа…

— Зажечь факелы, — приказывает Ци Рекх.

Приказ исполнен, и его последователи укрепляют факелы в кожаных обвязках у себя на спине. Факелы длинны, и их пламя сияет высоко над головами спутников жреца, так что они могут помогать себе обеими руками при подъеме в гору. Факелы даруют свет, но вместе с ним приходит дым и зловоние, ибо их фитили сделаны из лоскутов ткани, вымоченной в человеческом жире.

Когда начинается подъем, Ске Врис, самая многообещающая из последователей Ци Рекха, вдруг останавливается и смотрит на свои ладони, будто примерзшие к скале.

— Я не могу, — шепчет она. Женщина пытается вновь, но чужая могучая воля препятствует ей. — Мне нет пути наверх!

Ци Рекх кивает и оставляет её внизу. Ему становится ясно, что Ске Врис решено пощадить, а значит, жертвоприношение уже близко. Жрец не боится, что сам станет жертвой — конец его пути все так же далек и величественен.

Он первым начинает подниматься по крутому склону горы. В нем много мест, за которые может уцепиться рука, но также много обманчивых теней. Не всегда удается отличить одно от другого. Острые камни взыскивают свою меру боли с верующих, и с каждой раной те возносят благодарность богам. Паломники знали, что их ждет, и желать иного было бы оскорблением высших сил, ведь победа, доставшаяся без принесенных жертв, не имеет смысла.

Чем ближе они к вершине, тем мучительнее страдания. Каждый из зацепов в скале отточен временем, словно острейший клинок. Кровь, как знает Ци Рекх — ключ к вознесению, и его раны кровоточат так же, как и у его спутников. Ладони, руки, ноги, все тело покрыто багрянцем. Жрец чувствует почести, дарованные в боли, и это подстегивает его, заставляет все быстрее карабкаться наверх.

Они уже почти на вершине склона, чуть выше виден широкий карниз, возможно, ведущий в глубину пика, который начинает извиваться как раковина моллюска.

Бещак карабкается рядом с Ци Рекхом, уважительно оставаясь на один зацеп ниже господина. Он долгие годы был главным приспешником жреца, Акшуб впервые привела его к Ци Рекху ещё ребенком.

— Мальчик важен для тебя, — пробурчала она тогда. — Обучи его. Подготовь его к решающему мгновению.

— Как я пойму, что этот решающий миг настал?

— Он сам поймет.

Здесь и сейчас Бещак хватается левой рукой за выступ в скале и пытается подтянуться. Его ноги соскальзывают с ненадежной опоры, и паломник повисает на одной руке. Он сильнее сжимает кинжально острый выступ, но покрытая кровью ладонь медленно сползает к краю.

Ци Рекх останавливается и смотрит на него.

Глаза Бещака сияют в свете факела. Он смотрит на Ци Рекха в ответ.

— Сейчас? — спрашивает паломник.

Жрец не отвечает. Он просто смотрит и ждет.

Выступ рассыпается в прах, словно все эти века он был ничем иным, как коркой слежавшегося песка. Бещак падает, и Ци Рекх слышит радостный смех паломника, который эхом отдается в ушах жреца, в его душе и разуме. Он звучит, как вопль экстаза.

Ааааааааааааааааааааа…

И приходят новые отзвуки. Их слышит лишь он один? Да, так и есть. Отголоски столь древние, что им уже не под силу достичь ушей за пределами горной вершины. Они обрели прежнюю мощь только сейчас, в решающий миг, когда тело Бещака разбилось о камни внизу.

Ци Рекх вновь останавливается. Новые отголоски поражают даже его. Они приходят в форме, которой он не ожидал.

Образы. Картины иного мира. Иного? Это не может быть Давин?

Нет. Нет, это и есть Давин, вдруг понимает он. Давин иных времен, надежно погребенных под тысячелетиями дикости и кровопролития.

Картины городов, легких, парящих строений, озаренных сиянием гордого света.

Губы Ци Рекха искривляются в ненавидящей гримасе. Он жаждет обрушить эти надменные башни, так же, как кто-то иной, кому принадлежат эти воспоминания и эта ненависть.

Отголоски стихают. То, что уже мертво, менее важно по сравнению с тем, чему ещё предстоит умереть. Нужно исполнить долг. Нужно произнести имя.

* * *

Ци Рекх добирается до карниза. Это, и в самом деле, обещанный путь, извилистый подъем, ведущий в глубину горы. В устье раковины моллюска. Жрец ждет, пока поднимутся все его последователи, и шагает вперед.

Виток за витком, они идут по проходу в скалах, столь узкому, что едва хватает места для одного. Свет факелов слабеет, словно стены поглощают, а не отражают их огонь. Паломники словно спускаются в полночь по винтовой лестнице из острого камня, пока, вдруг, после резкого поворота, не оказываются в широком пустом пространстве внутри горы. Возможно, одинокий пик когда-то был вулканом, и сейчас они стоят в его кратере. Если это и так, то потухший вулкан не извергался уже очень давно.

— Погасить факелы, — командует Ци Рекх, повинуясь не инстинкту, а приказу, который слышит в своей голове. Он звучит трескучим голосом Акшуб. Ещё одно воспоминание, на этот раз о том, как ведьма дала ему этот приказ сорок лет назад, а потом надежно спрятала в его памяти.

Последователи тушат факелы, и огонь угасает, но свет остается и разливается в кратере. У него много оттенков — серый плесени, зеленый гнили и белый ненависти. Он кружится и изменяется, он мечется из стороны в сторону, и он…

Он смотрит. Свет видит их.

И его лучи остры. Они мелькают над землей, сверкая над головами паломников. Одна из них, Хат Хри, вытягивается в экстазе, поднимая руки к свету, и его лучи отсекают их. Женщина падает, шепча хвалу богам, и кровь брызжет из обрубков ниже её локтей.

Её поступок должен быть принят Силами, как одна из форм поклонения, её руки — очередной дар им.

«— Все, чтобы заслужить право на следующий шаг к Ложе Эха», — думает Ци Рекх.

Хат Хри оборачивается к нему и улыбается, перед тем как умереть, истекая кровью на холодной скале.

Это был её решающий миг, такой же, как у Бещака на склоне горы. Всё во имя пути, по которому должен пройти Ци Рекх.

Ммммммммммммммм…

Ааааааааааааааааааааа…