Она невольно вздохнула – в этом городе прошло ее детство, и с ним у нее было столько связано… Впрочем, не стоит горевать – когда-нибудь она сюда непременно вернется… А пока Эсме любовалась на горевшие в рассветных лучах расписные шпили буддистских пагод. И вдыхала пряный запах цветов, мешавшийся с запахом рыбы, которую предлагали торговки. Певучий говор восточного города, в котором слышалась сиамская, китайская и индийская речь, казался ей причудливой музыкой.

Она любила Бангкок – он представлялся ей очень красивым, несмотря на грязь на улицах и на то, что местное население порой предпочитало пить виски или играть в азартные игры, вместо того чтобы работать. Эсме чувствовала, что будет скучать по этим голым ребятишкам, путающимися под ногами на базарах, по бьющим в гонг и танцующим женщинам, действующим согласно местному поверью – чем больше ты будешь веселиться, тем лучше будет твоя карма. Ей казалось, что она будет скучать даже по бритоголовым буддистским монахам в ярко-оранжевых одеяниях, которые при встрече с ней сторонились, поскольку даже случайно прикоснуться к женщине для монаха считалось проступком…

Но, разумеется, не это было главной причиной, из-за которой она будет скучать по Бангкоку. Здесь прошло ее детство, здесь остались отец и тетка – какими бы они ни были, кроме них, у Эсме в целом свете не было родных… Ей вспомнились уютные домашние вечера, когда отец вслух читал для нее и для матери Чарльза Диккенса – своего любимого писателя. Ей даже показалось, что она снова слышит французскую песенку, которую, бывало, напевала мать, хозяйничая по дому, и невольно слезы навернулись у нее на глаза.

– В чем дело, Лек? – раздался за ее спиной знакомый голое. – Ты плачешь?

Эсме обернулась – она и не почувствовала, как лорд Уинтроп незаметно подошел к ней. Лицо его на этот раз было спокойным, почти равнодушным, но Эсме отчетливо помнила, с каким нескрываемым желанием смотрели на нее эти глаза всего лишь несколько дней назад.

– Нет-нет, все в порядке, – Эсме поспешила смахнуть слезу, – я просто вспомнил свою мать.

– Должно быть, это очень грустная история! – проговорил Уинтроп, облокотившись на перила рядом с ней.

На мгновение Эсме подумала, что он имеет в виду подлинную историю ее матери, но затем сообразила, что для Уинтропа она сейчас – Лек, а историю матери Лека лорд Уинтроп уже слышал, Эсме вдруг ощутила новый приступ щемящей грусти.

– Наверное, нет такого человека, у которого бы не случилось в жизни какой-нибудь грустной истории, – негромко проговорила она.

– Ты прав, братишка, – кивнул Уинтроп. – Но жаль, что из-за грустных обстоятельств твоей жизни у тебя выработалась антипатия к европейцам…

Эсме захотелось рассмеяться – столь забавными показались ей эти слова.

– И я сожалею, – продолжал посол, – что тебе пришлось узнать европейцев в первую очередь с худшей стороны.

Столь искреннее сочувствие удивило Эсме. Она не думала, что лорд Уинтроп способен держаться на равных с простолюдинами, тем более с сиамцами. Но, насколько она могла сделать вывод за время своего пока еще недолгого пребывания на пароходе, и с ней, и с членами команды посол был весьма обходителен. Эсме уже успела перевести несколько команд, которые он дал матросам, – Уинтроп разговаривал, с ними так же вежливо, как, должно быть, с коллегами-дипломатами на приеме у короля. Если бы на его месте был кто-нибудь другой, то ей наверняка при переводе пришлось, бы смягчать некоторые резкие выражения.

Уинтроп помолчал с минуту.

– А почему ты не в школе, Лек? – спросил он. – Ты, мне кажется, еще очень юн… Сколько тебе лет?

– Видите ли, хозяин, – ответила Эсме, – вы, европейцы, обычно даете сиамцам меньше лет, чем нам на самом деле. Мне, к примеру, уже восемнадцать.

– Серьезно? Да, по сравнению с европейцами сиамцы-действительно малорослы…

– Должно быть, это от того, хозяин, что мы проводим много времени на воде, – можно сказать, рождаемся и умираем на ней.

– Англичане тоже сильно зависят от моря, хотя и по-другому, А вообще Сиам и впрямь необычная страна!

– И очень красивая.

– Верно, – кивнул посол. – Но жить здесь постоянно я бы, пожалуй, не стал.

Это заявление задело Эсме. Впрочем, чего ожидать от этого человека – в отличие от нее лорд Уинтроп почти не знает Сиам. Вряд ли он испытывает священный трепет, глядя на устремленные в небо шпили пагод, или понимает, почему она так сильно желала посетить Л ой Кратонг. Как и для Мириам, для него единственно важным делом было соблюсти все утонченные ритуалы узкого мирка «высшего света». И как ему понять тот дух беспечной свободы, который Эсме так ценила в сиамцах?

Ей вдруг снова вспомнился тот вечер, когда губы лорда Уинтропа целовали ее губы, руки прижимали хрупкий стан к могучей груди…

Едва подумав об этом, она вспыхнула и поспешила отвернуться, но Уинтроп, казалось, ничего не заметил.

– С вашего позволения, сэр, – проговорила Эсме, по-прежнему не глядя на него, – я, пожалуй, пойду в свою каюту…

– Хорошо, Лек, иди. Где-нибудь ближе к полудню ты мне понадобишься – я хотел бы с тобой кое о чем посоветоваться.

– К вашим услугам, сэр. – Эсме поспешила удалиться.

Оказавшись в своей каюте, она устало опустилась на кушетку. Сердце ее бешено колотилось, хотя она даже себе не могла сказать, что, собственно, тому причиной – чувство вины перед отцом или боязнь, что ее секрет не сегодня завтра раскроется. Как долго ей удастся дурачить посла? До сих пор он, кажется, ни о чем не догадался… Или, может быть, наоборот – все понял, но помалкивает? Прежде, когда Эсме переводила для него, они были не одни, да и сейчас их разговор мог бы кто-нибудь услышать… Теперь же ей, очевидно, предстоит остаться с его сиятельством в каюте наедине. И все же выбора у нее нет – ей нужно будет идти.

Пока же Эсме решила для вящей безопасности не выходить из каюты до тех пор, пока она не понадобится Уинтропу, и немного подремать.

Разбудил ее стук в дверь. Девушка даже не сразу поняла, где находится, и тупо уставилась на мальчишечью куртку, висевшую рядом на гвозде, но уже в следующее мгновение память вернулась к ней. Глянув в окно, она заметила, что солнце уже достаточно высоко поднялось над горизонтом.

– Да? – откликнулась она голосом, которым должен был говорить Лек.

– Это лорд Уинтроп. Можно войти?

«Черт побери, только этого мне не хватало!» – подумала Эсме. Перед тем как лечь спать, она, как на грех, разделась и развязала бинты, чтобы дать груди отдохнуть. Слава Богу, она хотя бы не забыла запереть дверь, а то еще, чего доброго, Уинтроп и впрямь вошел бы и обнаружил ее во всей красе…

– Извините, – откликнулась она, – я… я… здесь без одежды.

Последовала пауза.

– Ладно, – произнес наконец Уинтроп. – Тогда я жду тебя в своей каюте.

– Слушаюсь, сэр. – Эсме принялась лихорадочно одеваться и через пару минут уже стояла перед послом.