Эдмунд захлопнул портсигар и опустил в карман мундира, втянув плотный, болотистый отцовский запах. Эдмунд любил отца, и это чувство было простым и ясным, как прямая дорога. Он любил и мать, но путь к ней лежал через лабиринт. Любить того, кого нет рядом, почему-то всегда легче.

Портсигар скользнул в карман уверенно, увлекаемый собственным весом, и Эдмунд несколько раз повторил это действие. Затем встрепенулся и продолжил поиски курева, перейдя к отцовской сумке. Она пахла дегтярным мылом и эвкалиптом. Внутри обнаружились щетка для волос, фланелевая салфетка и медаль «За боевые заслуги», белый эмалевый крест. Что он здесь делает? Хранить медаль рядом со щеткой для волос – разве это не кощунство? Ее место в бархатной коробочке или, еще лучше, на мундире, как носят свои награды русские, которые даже в бой идут, звеня медалями. На обратной стороне медали была выгравирована дата – май 1945. К красно-синей ленточке прилип кусочек мыла. Эдмунд соскреб его, приложил медаль к груди и уже собирался вознести себе хвалу за героические действия, когда снизу донесся пронзительный голос. Эдмунд заметался в поисках укрытия.

Шумным и жарким ураганом миссис Бернэм неслась по дому, а следом за ней буквально вихрился теплый воздух. Рэйчел, успевшая пожалеть, что связалась со столь могучей стихией, следовала за ней, молясь о том, чтобы герр Люберт не вернулся домой слишком рано.

– Начнем отсюда! – уже строила планы майорша. – Отряхнем снег и согреемся у камина. Выпьем розового джина. А то и горячего рейнвейна. Томпсоны наверняка опоздают. Они вечно опаздывают. Им лучше назначить пораньше. Поболтаем о том о сем. Все, конечно, станут нахваливать дом и отчаянно скрывать зависть. Потом мы прошвырнемся по… – миссис Бернэм прошествовала через двойные двери, – боже! Да это же настоящая бильярдная! Поглядите-ка только на эти картины. Я так понимаю, они не ваши. А это еще что такое? – Она посмотрела на одну из картин так, словно та приготовилась ее укусить. – Современное искусство. Не понимаю я в нем ничего. А вот Кит, ты имей в виду, разбирается. Итак. Потом сюда и… – гостья направилась к открытым дверям в столовую, – и сюда. Вот это уже другое дело. Хотя… Знаешь, думаю, список гостей можно и расширить. Сколько здесь уместится?

За этим столом? Шестнадцать? А что, если пригласить маршала с женой? Они обожают этакое великолепие. Итак, обед. Пять перемен блюд? Только никакой кислой капусты. Умоляю! От нее так и воняет бедностью и забегаловками. Разговор, конечно же, пойдет, как там дела на родине. Потом кто-нибудь упомянет русских. И бла-бла-бла. Кто-то наверняка пожалуется на нехватку топлива. И бла-бла-бла. Где-то к подаче пудинга – десерт я беру на себя – джин, или что мы там выберем, уже начнет действовать. Кит войдет в раж и обязательно с кем-нибудь сцепится. Вот тогда мужчины… Нет! Давай нарушим порядок и позволим им остаться, а сами удалимся… – Она толкнула арочные двери и вошла в самую красивую – настолько красивую, что для нее у миссис Бернэм даже не нашлось комплиментов, – комнату. – Ох. Да. Пойдет. Рояль. Чудесно! Споем что-нибудь из Гилберта и Салливана. Пусть Диана поворкует, а мы притворимся, что у нее чудесный голос. Ты ведь, надо думать, поешь? И играешь? Хорошо. Может, затеем шарады… – Она выглянула в окно: – Кто это у ворот? Дочь?

По дорожке решительно шагала Фрида. Хрупкая девочка с косичками на фоне занесенного снегом сада была словно крошка из сказок братьев Гримм, направляющаяся навстречу коварной ведьме или злому волку.

– Она сегодня рано.

– Ей нужно что-то сделать с этими хвостиками. Пусть ею займется Рената.

Глядя на Фриду, Рэйчел укорила себя за невнимательность. Могла бы и сама позаботиться. В следующий раз нужно обязательно предложить Фриде посетить парикмахера.

Миссис Бернэм еще раз придирчиво оглядела комнату и, закончив обход, повернула к выходу.

– Думаю, здесь можно будет пропустить по стаканчику на дорожку или… нет… Ага, туда… – Она прошла через вторую дверь в холл, завершив круг широким жестом: – Вот так! Откуда начали, там и закончили. Здесь мы и присядем. Перед догорающим камином. А потом – по каретам. Я ничего не упустила?

– Сьюзен, ты слишком размахнулась.

– Это пока прикидка. На самом деле все пройдет шикарно!

– Не уверена, что смогу справиться столь же эффективно.

– Чепуха. Девочка ты смышленая. И прислуга у тебя есть.

Рэйчел неуверенно кивнула.

– Ты говорила, с ними какие-то проблемы?

– Не могу найти к ним подхода.

– Твердость. Покажи, что умеешь обращаться с прислугой. Стоит только выказать мягкость, они тут же сядут тебе на шею, да еще и смеяться над тобой будут.

– По-моему, они уже ни во что меня не ставят.

Стукнула задняя дверь, со стороны кухни донесся звук быстрых шагов. Рэйчел закрыла дверь.

– Особенно кухарка, – добавила она.

– Надо сразу показать им, кто здесь хозяин. Так лучше для всех.

Раздавая советы, Сьюзен Бернэм продолжала оглядывать холл, отмечая каждую деталь.

– А семья? Они как устроились? Где едят?

– У них своя кухня наверху. И в доме есть кухонный лифт.

– Общаться приходится?

– Скорее, нет. Разве что Эд пытается.

– На твоем месте я бы держала их на расстоянии.

Рэйчел решила не упоминать о происшествии с Катбертом, Сьюзен Бернэм вполне способна раздуть эту детскую историю до настоящего убийства, и через неделю слух расползется по всему городу.

– Заметила? – Миссис Бернэм подошла к камину. На стене выделялся темный прямоугольник на выцветших обоях. – Они таки сняли его.

Рэйчел посмотрела на четырехугольный след исчезнувшей картины.

– Кого сняли?

– Фюрера. Обычно они его над камином держали. В домах у немцев полно таких вот темных пятен на стенах. У большинства, правда, хватает ума прикрыть их чем-то. А ты и не знала? В каждом доме висел его портрет. Как говорит Кит, «пятно, которое нельзя свести».

Действительно, представить висевший там портрет оказалось совсем не трудно. И почему она не обращала внимания раньше?

– Но думаю, даже Кит закрыл бы глаза на кое-какие несводимые пятна, лишь бы жить в таком доме.

– Мне кажется, герр Люберт не имел никакого отношения к нацистской партии. Насколько я могу судить.

– Ну конечно. Они все так говорят. – Миссис Бернэм оглядела обстановку и скрестила руки на груди, собираясь вынести окончательный вердикт. – Думаешь, такая роскошь дается за просто так? Без компромиссов? Любая богатая и влиятельная немецкая семья должна была пойти на сделку с режимом, чтобы сохранить хотя бы что-то.

Похоже, миссис Бернэм высказывала не только собственное мнение; скорее всего, тему эту она не раз обсуждала с мужем.

– Уверена, они ни в чем не замешаны.

– Ох, перестань. Это очень по-христиански – думать о людях хорошо, но в таких делах нельзя быть наивной.