Портовый город Пелузий, затерянный в восточном углу дельты Нила, был свидетелем многих великих вторжений античной эпохи, начиная с Александра и заканчивая Марком Антонием. Август Цезарь когда-то стоял под его стенами, и Помпей Великий был убит рядом с его воротами — но самыми впечатляющими его завоевателями стали грызуны. Ко временам Юстиниана у них уже сложились с городом долгие и сложные отношения. В VIII века до н. э. Синнахериб и ассирийцы были вынуждены уйти отсюда, когда полевые мыши погрызли тетиву их луков и ремни щитов. Персидский царь Камбис II — несомненно хорошо знавший историю — в VI веке до н. э. взял город, выпустив впереди своей армии кошек, которые рассеяли крошечных врагов. Впрочем, грызуны были только отброшены, но весной 540 года они вернулись.

Прибывшие на кораблях из портов Нижнего Египта крысы принесли с собой зараженных блох, проникли в город, и ужасная Yersinia Pestis начала свое чудовищное шествие по миру. Самое известное ее явление произойдет в XIV веке, когда ее с содроганием будут поминать как «черную смерть», но вспышка VI столетия, хотя и вспоминаемая куда более смутно, была, возможно, даже более страшной. Болезнь как пожар распространялась по Александрии, основному поставщику зерна в империи, а оттуда перекинулась и на прочий мир.

Зараженные не вызвали особой настороженности, и болезнь распространялась с ужасающей скоростью. Если она поражала легкие, возникали болезненные опухоли у лимфоузлов, и смерть наступала в течение недели; если она попадала в кровь, по всему телу появлялись черные пятна, и жертве оставалось жить не больше дня. Никто не знал причин заразы или того, как она передается — соответственно, не было и очевидной защиты от нее. Передвигаясь с людьми и кораблями, чума поражала наиболее плотно населенные области, порой унося до трех четвертей населения.

В Константинополе болезнь беспрепятственно свирепствовала четыре месяца, убивая по десять тысяч человек ежедневно. Мертвых было столько, что вскоре кладбища были переполнены, и тела пришлось сваливать в пустующий замок до тех пор, пока гниющие трупы не начали переваливаться через стены. Обезлюдевший город полностью замер, не в силах поддерживать ритм обычной жизни в настолько напряженной ситуации. Торговля почти прекратилась, фермеры бросали свои поля, и немногие оставшиеся работники прилагали все силы, чтобы сбежать из пораженного болезнью города. Когда чума наконец утихла, на смену ей пришли голод и нищета.

Поначалу бедствие не затронуло Велизария, находившегося далеко на персидских рубежах. До него доходили рассказы об ужасной болезни, но он мало что мог поделать с ситуацией, кроме как решить персидскую проблему как можно скорее. Впрочем, вскоре на восток пришли новости, радикально меняющие ситуацию: заболел сам Юстиниан.

Византийская армия погрузилась в хаос. Юстиниан не назвал наследника, а Феодора годами нашептывала ему в уши ядовитые мысли, настраивая против армии. У войсковых командиров не было никаких сомнений, что если император сейчас умрет, она назначит наследника, не советуясь с ними. Они единогласно признали Велизария лучшим кандидатом в императоры и поклялись не соглашаться ни с каким решением Феодоры, принятым без их участия и одобрения.

Будучи бездетной, императрица прекрасно понимала, насколько малы ее шансы на власть. После нескольких месяцев, в течение которых она самостоятельно правила страной, вряд ли кто-то испытал большее облегчение чем она, когда Юстиниан неожиданно пошел на поправку. Именно тогда, еще сильнее укрепив ее позицию, до нее дошло известие о том, что решили командиры на востоке. Разгневавшись из-за того, что они посмели оспаривать ее власть, она немедленно приказала Велизарию явиться в столицу. Кого-то другого он мог бы и одурачить своими уверениями в преданности — но она всегда знала, что он вероломно вожделеет трона. Последние возмутительные события только подтвердили худшие из ее подозрений.

Впрочем, в каком бы бешенстве ни была Феодора, она хорошо знала грань, которую не стоит переходить. Императоры и императрицы лишались власти, если народ начинал негодовать, и сама она едва не стала изгнанницей во время восстания «Ника». Велизарий отличался от прочих — любовь к нему народа была настолько велика, что если бы она бросила его в тюрьму, это скорее всего стоило бы ей трона. Поэтому, как бы сильно она ни желала казнить полководца, ей пришлось удовольствоваться отстранением его от командования, конфискацией его имущества и отправкой его в опалу.

Выздоровевший Юстиниан обнаружил, что империя вокруг рушится. Около четверти населения Средиземноморья погибло, и потеря такого количества потенциальных солдат и налогоплательщиков серьезно подорвала экономику государства. Единственным утешением было то, что Персия страдала не меньше. Стремясь воспользоваться уязвимым положением врага, Хосров вторгся на территорию Византии — но добился только того, что заразились и его люди, а по его возвращении и вся Персия.

Положение Запада было еще хуже. Без Велизария византийский поход захлебнулся с пугающей скоростью. И, увы, за большую часть провалов Юстиниан мог винить только себя. Испугавшись могущества полководца, который всегда был ему предан, он решил, что ни один человек не будет верховным командующим, и разделил руководство итальянской кампанией ни больше ни меньше чем между пятью командирами. Это безрассудное решение разделило скудные ресурсы Византии между вздорными некомпетентными полководцами, которые почти сразу же принялись спорить вместо того, чтобы завершить покорение земель.

Вряд ли слабость империи могла проявиться в худшее время. Готы наконец-то нашли себе достойного короля в лице блистательного Тотилы, и он был намерен вывести свое королевство из безнадежной ситуации, которую создал его предшественник. Легко обойдя неповоротливых византийцев, Тотила ворвался в Италию, обещая жителям избавление от высоких имперских налогов и конец беспрерывной войны. Ранее Велизария чествовали в Риме как освободителя — но теперь именно готы несли римлянам освобождение.

За год Тотила свел на нет большую часть сделанного Велизарием, и злополучные византийские полководцы письмом известили Юстиниана, что они больше не в состоянии защищать Италию. Земли, отвоевание которых потребовало стольких усилий, уже почти ускользнули из рук, и понимание этого подвигло Юстиниана на действия. Не обращая внимания на протесты жены, он снова призвал Велизария.

Едва ли полководец заслуживал его немилости, но рядом с Феодорой Юстиниан не мог до конца поверить своему старому другу, и полководец был отослан в Италию всего с четырьмя тысячами людей. Прибыв на место, Велизарий обнаружил, что ситуация практически безнадежна. Его солдаты испытывали глубокое уныние, командиры пали духом, а население сочувствовало Тотиле и откровенно враждебно относилось к византийцам. О том, чтобы открыто выступить против готов, не было и речи; удержать эти города в повиновении империи можно было только чудом.

Каким-то образом Велизарий смог удержать центр Италии, но каждый новый день приносил только новые беды. Нападения варваров на границы становились все более настойчивыми, а войска, которые еще не сбежали, чтобы защитить свои дома, были готовы скорее перейти на сторону Тотилы, чем сражаться с ним. С самого начала чумы они не получали регулярной оплаты, и победа готов стала казаться неизбежной. В огромных количествах теряя людей и опасаясь, что вскоре он будет уже не в состоянии защитить Рим, Велизарий отправил императору письмо, в котором с горечью описывал плачевную ситуацию и умолял прислать подкрепления: «Солдаты, уже направленные на места… разочарованы, охвачены смятением и всего боятся; при виде врага они оставляют своих лошадей и бросают оружие на землю… Если бы войну можно было выиграть только присутствием Велизария, такая подготовка к войне была бы выше всех похвал… Но если ты желаешь завоеваний, то должен сделать нечто большее».[86] Удивительно честное письмо Велизария имело целью сообщить, что он сможет переломить ситуацию, только если ему дадут его старых опытных воинов.