class="p1">Наступил день, когда у моего режиссера вновь не нашлось времени натянуть брюки. Шорты, как всегда, свидетельствовали о том, что режиссер бешено торопился.

— Только что по весьма «смотрибельному» телеканалу фиксировали пятый брак одной голливудской светилы. Сколько там их, «популярных», благодаря неуемной «раскрутке»? Об интимной жизни Марлен Дитрих и Жана Габена так подробно не извещали. Между прочим, Габен завещал похоронить свой прах на дне моря. Даже памятника на кладбище не пожелал! Ныне же наступила пора оголтелой рекламы, в которой великие не нуждались.

Не успела я догадаться, к чему он ведет, как все прояснилось.

— Эти вторжения в интимную сферу вызывают у меня тошноту. К искусству они не имеют ни малейшего отношения. И даже его порочат… А вот мы, обратясь к твоей биографии, создадим телефильм именно о том, как оно, искусство, зарождается и берет свой разбег… Заодно расскажем о твоих родителях.

— И о бабуле!

— Разве можно представить тебя без нее? «Заглянем в квартиру Смешилки»! Так назовем картину… Не вторгнемся, не вломимся, а тактично заглянем. Ты не возражаешь? — Могла ли я возразить! — Мой замысел следует воплощать без промедления… Продюсер и менеджер считают, что проживание в скромной квартире, а не в коттедже или на вилле унижает тебя. А в результате их тоже. Последнего они допустить не могут.

— Я обожаю нашу квартиру. С рождения привыкла к ней. И не хочу с ней расставаться.

— Пойми: звезда собой не распоряжается! — Не распоряжаться гонорарами я была согласна. Но не распоряжаться собой? — Не удивляйся: полностью ты себе уже давно не принадлежишь.

— А кому я принадлежу? Или чему?

— Творчеству, своим поклонникам и поклонницам…

Одному поклоннику я была готова духовно принадлежать. Коли бы он пожелал моим поклонником стать… Но он — в том смысле, который я имела в виду! — мне поклоняться не собирался.

«Не стесняйся писать в своих тетрадях и о том интимном, что тебя огорчает, — советовала бабуля. — И откровения эти, по возможности, отберут, впитают в себя твою боль…» А чтобы мной распоряжались начальство и зрители, которых не перечесть…

— Многие поклонники просят дать им твой адрес, чтобы они могли письменно признаваться тебе в любви, приносить к твоему порогу цветы… — Признаний я ждала от того, кто признаваться не собирался. Режиссер эту мою тайну давно разгадал. — Ты бы с удовольствием получала послания и букеты от бывшего «старшеклассника». Но уразумей: звезды небесные светят всем, а звезды земные — тем, кого покорили своими талантами. Так что смирись: скрыть твое местожительство не удастся. Но указывать нынешний район, где вы живете, продюсер и менеджер считают непрестижным, недостойным звезды.

— Почему? Для меня это родная улица. Я знаю наизусть и люблю каждую скамейку, каждое деревце, каждую автобусную остановку…

— Когда ты говоришь о своей привязанности к покойной бабуле или о своих чувствах к «старшекласснику», который, хотя ты его по-прежнему так называешь, уже успел стать студентом, я тебя понимаю. Но любить автобусную остановку? Руководители студии хотят, чтобы об автобусах и метро ты вообще забыла!

Мне нравилось ездить в так называемом общественном транспорте: меня там почти все узнавали. Я не умела плавать — и потому не купалась в бассейнах и в море. Но в успехе я купаться умела: на восторженные улыбки отвечала приветливыми улыбками, на приятные вопросы реагировала приятными ответами. Теперь мне кроме упомянутого предлагали купить не только виллу, но и собственный автомобиль и, более того, снабдить его собственным шофером. Таким образом, в дороге мне предстояло улыбаться ему одному, не рассчитывая на то, что он мои улыбки заметит — дорожные правила важнее, чем правила джентльменские! И отвечать предстояло только на его вопросы, если он их осмелится, будучи за рулем, задавать.

Обо всем этом я умолчала. А про себя подумала: «Зачем мне нужны эти принудительные транспортные привилегии? И вообще привилегии, которые грозят отторгнуть меня от моих зрителей, а вовсе не сблизить с ними?»

Изо всех сил стараясь меня убедить сберечь мой образ, режиссер изменял образу собственному, к которому я тоже привыкла. Как к своему району… К своей школе… Или даже сильнее!

Он не остановился:

— Учти: начальники настаивают и на том, чтобы свое, пока еще не высшее образование (при высшем уровне популярности!) ты завершала не в обыкновенной школе, а в совершенно особой гимназии. Где не тебя одну будет сопровождать охранник… С той разницей, что прочих учениц и учеников там охраняют из-за их пап, а тебя — благодаря тебе самой.

— А как же мои подруги? Как же моя директриса, к которой я тоже очень привыкла? — «Бремя славы» впервые — снова «впервые»! — все же пыталось меня обременить.

— Придется с теми разлуками тебе смириться…

Но пока еще не приобрели для вашей семьи — на твои, разумеется, гонорары — роскошную виллу, мы обязаны рассказать телезрителям, то есть миллионам, о том, как все в твоей звездной судьбе начиналось. А начиналось именно в скромной квартире.

Он начал детально мне пояснять то, что уже пояснял, а именно: кто я есть.

— Талант — это в первую очередь непохожесть. Индивидуальность во всем… Ты и похожа исключительно на саму себя!

Тут у меня не появилось желания с ним спорить. Когда люди отбиваются от похвал: «Ну зачем уж вы так?», «Я этого не заслуживаю!» — они, представляется мне, кокетничают. И добавляют к похвалам еще одно, всеми поощряемое качество — свою застенчивость. «Скромность, конечно, украшает человека, но не приносит ему никакой пользы», — сказал мне наш продюсер. Вроде, согласясь с его точкой зрения, я в душе ее от себя оттолкнула.

— Ты ведь одна такая, — не унимался и мой режиссер.

— Где одна? — придуривалась я.

— Везде…

Сказать, что в целом мире, он не решился.

— В каком смысле я… одна?

— Нет другой школьницы, которая бы в твоем возрасте не только стала кинознаменитостью, но еще и умела неповторимо воссоздавать чужие нравы и голоса.

И на это у меня не было возражений.

— А если где-то все же отыщется еще одна подобная? — надеясь, что не отыщется, спросила я для приличия.

— Аналог отсутствует! — победно заявил он. — Выскажись наконец по поводу моего плана. Моей затеи…

— «Заглянем в квартиру Смешилки»? Но ведь это квартира мамина и папина, а уж потом моя. Что, если они, мама и папа, не согласятся, чтобы к ним заглядывали? Не согласятся с названием телефильма? А то и со всей вашей затеей!

— Вынужден повториться. Личное и, если можно сказать, домашнее бытие легендарностей чрезвычайно интересует всех. Всем заглянуть в ваш дом нереально. А кинематографу это под