– Весьма печально осознавать, как мы ошиблись в вас, капитан Парсонс. Так тщательно готовясь встретить вас, мы не думали, что вы так отплатите нам. Это печально, но должна сказать вам, что вы поступили безнравственно. Я надеялась, ваша совесть сказала вам об этом, но, к несчастью, ошиблась. Вы убедили Мэри обручиться с вами, и она ждала вас долгие годы. Вы постоянно переписывались с ней, притворяясь, что любите ее, то есть гнусно обманывая. Вы позволили ей потратить впустую лучшие годы жизни, а потом, без объяснения и без причины, спокойно заявили, что она надоела вам и вы не собираетесь на ней жениться. По-моему, это ужасно, жестоко и недостойно джентльмена. Даже простолюдин не повел бы себя подобным образом. Разумеется, для вас это не имеет значения, но Мэри вы загубили жизнь. Как она теперь найдет мужа, если ее лучшие годы ушли? Вы лишили ее надежды, запятнали ее репутацию. Вы жестокий, злой человек, и не знаю, за какие заслуги вас наградили крестом Виктории. Уверена, вы не заслуживаете его.

Миссис Джексон замолчала.

– Это все? – спокойно осведомился Джеймс.

– Этого вполне достаточно.

– Вполне! В таком случае, думаю, мы закончим нашу милую беседу.

– Разве вам нечего сказать? – негодующе воскликнула миссис Джексон, вдруг осознав, что не одержала победы.

– Мне? Нечего.

Миссис Джексон пришла в замешательство, ее по-прежнему тревожил этот пристальный взгляд, безмерно злило вежливое презрение, с каким Джеймс смотрел на нее.

– Убеждена, это позорно! – воскликнула она. – Вам, должно быть, неведом стыд!

– Моя милая леди, вы попросили выслушать вас, и я выслушал. Если вы полагали, что я стану спорить, то ошиблись. Но раз уж вы так откровенно поговорили со мной, вероятно, вы не будете возражать, если я отвечу не менее откровенно. Для меня абсолютно неприемлемо то, что вы, да и все остальные участники той нелепой церемонии, которую устроили здесь на днях, говорили о моих личных делах. Вы все совершенно не знаете меня и не имеете права говорить со мной о моей помолвке с мисс Клибборн или о ее расторжении. Должен отметить, что считаю наглостью ваше совершенно неуместное вмешательство. Сожалею, но мне приходится прямо говорить об этом, вероятно, только самые простые и доступные слова способны оказать на вас хоть какое-то воздействие.

Миссис Джексон вышла из себя.

– Капитан Парсонс, я значительно старше вас, и вы не смеете так со мной говорить! Вы забываете, что я дама, и если бы я не знала ваших родителей, то сказала бы, что вы не джентльмен. И вы забываете, здесь я представляю Бога. Вы не христианин. Вы говорили со мной очень грубо.

– У меня и в мыслях такого не было, – улыбнулся Джеймс.

– Если бы я знала, что вы посмеете так грубо обойтись с дамой, я послала бы Арчибальда поговорить с вами.

– Возможно, вы поступили правильно, не сделав этого. Скорее всего я выставил бы его.

– Капитан Парсонс! Он – священник.

– Уверен, можно быть священником, не влезая в чужие дела.

– Вы бессердечны и тщеславны. Вы безмерно самодовольны.

– Я-то думал, что показал себя образцом смирения, полчаса слушая вас, пусть без особого уважения, но внимательно.

– Пожалуй, мне следует радоваться, что вмешательство провидения не позволило Мэри выйти за вас замуж. Вы плохой человек. Теперь предоставляю вас суду вашей совести. Я христианка, слава Господу, и прощаю вас. Но искренне надеюсь, Бог накажет вас за ваши грехи.

Миссис Джексон метнулась к двери, которую Джеймс любезно открыл перед ней.

– Не извольте беспокоиться! – В ее голосе звучал сарказм. – Я сама найду дорогу и зонтики не краду.

Майор Форсайт прибыл к чаю, краснолицый, полный сил, щегольски одетый. В клетчатом костюме, очень новом и очень броском, с идеальной стрелкой на каждой штанине. Воротник и галстук отвечали последней моде. Его жидкие волосы были ровно разделены пробором, усы воинственно топорщились. Недавно он купил себе вставную челюсть и с понятной гордостью демонстрировал новенькие белоснежные зубы. Майор Форсайт всегда стремился выглядеть моложаво. Этому способствовала и его легкая, пружинистая походка. Он утверждал, что чувствует себя юношей, и действительно, в удачные дни, при свете, падающем со спины, вполне мог сойти за тридцатипятилетнего.

– Возраст, – говаривал он, – …возраст женщины определяется ее внешностью, а мужчины – самочувствием.

Щегольство воспринимаешь с улыбкой, если видишь перед собой чьего-то богатенького сынка (вот уж они всегда одевались вызывающе, кричаще), но в сочетании с морщинистой кожей и старческими глазами майора оно выглядело более чем странно. Чувствовалось нечто неестественное в этой нарочитой моложавости: он напоминал одну из фигур в танце смерти, живого скелета с пустыми глазницами, весело скачущего рядом с прекрасной юностью.

Майору Форсайту не составляло особого труда подчинить Парсонсов своему влиянию, и он стал для них непререкаемым авторитетом. Чего бы это ни касалось, они считали его мнение истиной в последней инстанции и благоговейно внимали каждому слову майора. Еще бы, этот светский человек вращался в высших кругах! И на этот раз им дали понять: майору ради приезда в Литл-Примптон пришлось разочаровать некую герцогиню, поэтому они, как и всегда, чувствовали себя обязанными и безмерно радовались тому, что он снисходит к их маленьким проблемам. По случаю приезда майора они изменили свой распорядок дня: ленч подали днем, обед перенесли на вечер.

Миссис Парсонс надела выходное платье из черного шелка, а на шею повязала кружевную косынку. Когда майор прибыл со станции, сопровождаемый полковником Парсонсом, она вышла в прихожую встретить его.

– Как доехал, Уильям?

– Отлично, отлично. Компанию мне составляла красотка, каких я давно не видывал. Всю дорогу строил ей глазки, но она даже не взглянула на меня.

– Уильям, Уильям! – улыбаясь, воскликнула миссис Парсонс.

– Он ничуть не изменился с тех пор, как ты видела его в последний раз, – рассмеялся полковник и повел всех в гостиную.

– От взгляда на красивую женщину хуже не станет, уверяю вас. Я до сих пор холостяк, благодарение Богу! И это напоминает мне о забавной истории, которую я слышал в клубе.

– Мы боимся твоих историй, Уильям! – воскликнула миссис Парсонс.

– Да, иной раз они очень фривольны, – согласился полковник, добродушно качая головой.

Майор Форсайт знал множество историй и анекдотов, как и положено старому холостяку, и любил рассказывать те, которые считал скабрезными, но краснели от них только самые невинные люди вроде полковника Парсонса.

– В перчинке нет ничего плохого, – возразил Уильям. – И ты замужняя женщина, Фрэнсис. – И майор рассказал абсолютно бессмысленную историю о том, как мужчина помогал молодой женщине перейти улицу и при этом увидел ее лодыжку. Рассказывал он азартно, смеясь, и раз шесть повторил ключевую фразу.