– Тени, какие ты видишь, – продолжил Анхиз, – прошли испытание временем. Они ожидают лишь знака, чтобы вернуться в мир, ими забытый. Вот этот юнец, что стоит, опершись на копье из кизила с обожженным концом еще без железного жала, – Сильвий, твой сын от Лавинии. Тебе ни о чем это имя не скажет. Но будет Лавиния супругой твоей, и от нее пойдет твой прославленный род италийский. Молодцами из этого рода основаны будут Пометий, Нумент, Фидены и Габии, возведены Коллатии крепкие стены, Инуев лагерь, Бола и Кора[152].

Этот же, что головою в шлеме с гребнем двойным потрясает, – Ромул, рожденный в роду Ассарака от Илии[153]. Гребень ему даровал как знак отличия Марс, родитель его. Это великий воитель, он даст новой Трое имя свое, Рома, стены которой соединят семь холмов, власть нашего рода расширит до самых дальних пределов вот при этих мужах. Это Цезарь и Юлиев род. Среди Юлиев выделяется Август. Это он, как пророчества возвещают, сможет вернуть на латинские пашни век золотой, принесенный Сатурном и утраченный в смене веков, каждый из коих хуже другого. Этот муж раздвинет пределы державы до края земли, подчинит гарамантов и индов, в землях которых движется солнце среди нам неизвестных светил. Страхом наполнит он край Меотийских болот, Каспия воды, семиструйное устье Нила. Столько стран не прошли ни Геркулес, ни Либер в скитаниях долгих[154]. Но возвратимся, сын мой, ближе к нашим векам. Прямо за Ромулом видишь ты мужа. На старческом теле нет лат, седина увенчана ветвью оливы. Это Нума Помпилий. Законами мудрыми укрепит он город, рожденный на небогатой земле, и власть передаст вот этому мужу с мечом в правой руке, трубою – в левой. Он нарушит мирный покой ленивых сограждан и рати к триумфам подвигнет[155]. Пусть внимание твое привлечет человек, стоящий отдельно. Измождено лицо его горем. Видишь ты Брута[156]. Он изгонит царей и присвоит знаки их власти, но во имя свободы придется ему казнить своих сыновей. Затем после ряда других – Манлий Торкват[157] с обагренною кровью секирой. На плечо положил ему руку Камилл[158], отбивший у галлов римских орлов. Здесь, в элизии, они неразлучны. Но света новой жизни достигнув, смертельными станут врагами. Этой вражды страшнее станет иная, когда со скал Монека и альпийских снегов тесть сойдет на равнину, чтобы с зятем сразиться[159]. Дети мои! Отриньте от распрей гражданских души! Не терзайте отчизну грозною мощью своей! Это и ты осознай, кровинка моя, потомок богов! Меч опусти! Лучше взгляни на того великого мужа. Разгромивший ахейцев, он справляет триумф, поднимаясь на Капитолий[160]. Этот низвергнет Микены, Агамемнона крепость, Аргос возьмет, разобьет Эакида, внука Ахилла, мстя за поруганный храм Минервы[161]. Не пропусти и того, что речь произносит. Это великий оратор Катон[162]. А вот Сципионы, две молнии, Ливию испепелившие[163]. Вот могучий, не для славы живший Фабриций[164]. Вот Максим, сохранивший все то, чего достигли в веках другие, одним промедлением[165]. Знаю, что лучше иные отольют изваянья из меди. Мрамору, верю, придадут они большую живость. Будет блистательней речь их в судах. Смогут точнее они циркулем вычислить сферы и восхождение звезд. Ты же, о римлянин, правь человеческим родом! В этом искусство твое, созидатель державы. Побежденных щади и низвергай горделивых!