— При чем здесь я? — попытался оправдаться маркиз. — Разве я обделяю вниманием ваших девушек?

— Украсть у девушки честь — это не единственное удовольствие в жизни, дон Хуан, — сказала она, повернувшись ко мне.

— Но воровать, если ты помнишь, меня научил как раз Мануэль. Что же касается маркиза, то он всего лишь показал мне, что именно следует красть.

Все засмеялись, и только Серена ограничилась вежливой улыбкой.

— Когда ты наконец женишься и заведешь семью, — продолжала она, — то, как все прочие мужчины в Севилье, придешь сюда, чтобы порезвиться на воле с моими девочками.

— Ты не единственная, кто хочет, чтобы я женился, — сказал я, посматривая на маркиза.

— Расскажите ему, дон Хосе, — настаивала Серена. — Расскажите же ему про моих девочек.

— Они прекраснейшие из прекрасных, отборнейшие из отборных, — сказал дон Хосе, игриво улыбаясь.

— Но есть одна девочка, которая лучше всех на свете, — сказал Мануэль, подходя к жене и обнимая ее располневшую талию. Он откинул с ее лица седую прядку и приник к ее губам с таким поцелуем, который смутил и заставил покраснеть даже таких опытных соблазнителей, как мы.

— Я приду к тебе позже, когда вся эта молодежь уляжется спать, — проговорила она с понимающей улыбкой. Потом закатала рукава своей белой блузки, поправила простой темно-бордовый жилет и зеленую юбку, которые ладно облегали ее соблазнительную фигуру, и со вздохом отправилась искать новых клиентов. Мануэль, улыбаясь, смотрел ей вслед. В отличие от таверны, на стенах которой оседали вся пыль, грязь и копоть, сам он умудрился сохранить чистоту и блеск молодости.

Долгую паузу, которая последовала за столь нежным проявлением супружеской любви, нарушил дон Хосе:

— Поделись-ка с нами, как тебе это удается? Вокруг столько красивых молодых женщин, а ты замечаешь только свою жену.

— Боже мой! Счастливая семейная жизнь — это редкое сокровище, которым с одинаковой легкостью может обладать любой человек, будь он крестьянин или король. — Мануэль начал как дипломат, которого попросили рассказать о судьбах страны, но потом торговец взял в нем верх: —…И это богатство может стать вашим всего за пригоршню реалов.

— Пожалуй, дороговато, — засомневался дон Хосе.

— Уверяю вас, не следует жалеть денег на то, чтобы разгадать секрет счастливой семейной жизни, — настаивал Мануэль. — Пригоршня реалов — это пустяк по сравнению с тем адом, в который может превратиться семейная жизнь.

— В самом понятии «счастливая семейная жизнь» таится противоречие, — жестко заметил маркиз.

— Я вовсе не надеюсь обрести счастье в семейной жизни, — сказал дон Хосе, высыпая на стол пригоршню реалов. — Но меня занимает философский вопрос: как может столь цветущий, полный жизни мужчина отказаться от… от своих потребностей?

— Ответ, мой господин, будет простым, но не легким — будь он легким, мы бы разорились.

Все замерли в ожидании продолжения.

— Чтобы хранить верность своей супруге, женатый мужчина должен только смотреть по сторонам, но ничего не трогать.

— Ах, вот оно что! — воскликнул я. — В таком случае да хранит меня Пресвятая Дева Мария от супружеских уз.

Это замечание вызвало взрыв хохота. Смеялись все, кроме дона Эрнана, который по-прежнему выглядел подавленным, даже в отсутствие любовницы, которая вышла попудрить носик.

— Как правильно сказал дон Педро, семейная жизнь и счастье — понятия несовместимые. Моя жена ревнует меня к любовнице, а любовница ревнует к жене, и обе требуют бесконечных доказательств любви.

— Именно с этой целью вы участвуете в боях быков? — поинтересовалась Альма, намекая на то, что лучшим доказательством любви к женщине является храбрость в схватке с быками.

— Да, — мрачно подтвердил он. — Я не знаю. Возможно, мне следует покончить со всем этим. Жена подарила мне трех сыновей, и она любит меня, любит по-настоящему.

Мы все уставились на беднягу дона Эрнана. Он родился не в том месте и не в то время. Жизнь в Севилье была похожа на азартную игру, где каждый делает ставку сразу на несколько карт. Сокровища, которые текли сюда непрерывной рекой, обесценили и деньги, и брачные узы, и сам смысл жизни. Никто из мужчин даже не помышлял хранить верность собственной жене, и Мануэль в этом смысле был явным исключением. Возможно, именно этими соображениями отчасти можно было объяснить мое нежелание связывать себя узами брака. Я не хотел жениться на женщине, заведомо не собираясь хранить ей верность. Я слишком часто мог наблюдать, какое бесконечное страдание может причинить такая двойная жизнь.

— Дон Хуан, а как вам удается сделать счастливыми всех ваших женщин? — печально обратился ко мне дон Эрнан.

— Подобно священнику, который служит Господу, я служу женщине. Я преклоняюсь перед каждой и в то же время не принадлежу ни одной. Иными словами, я никогда не женюсь ни на одной из них.

Простота моего объяснения вызвала новый взрыв смеха.

— И все-таки признайтесь, — настаивал дон Эрнан, — женщины, которых вы соблазнили, не могли не затронуть вашего сердца.

— Вольнодумец чувствует не сердцем, но кожей.

Маркиз посмотрел на меня с восхищением.

— Но как же вам удалось сделать бесчувственным собственное сердце? — продолжал недоумевать дон Эрнан.

— Вокруг него следует возвести крепостные стены и ни в коем случае не опускать мост. Вы, мой друг, впустили в свой замок сразу двух женщин, и теперь их ревность разрушает его, а заодно и вас.

— Неужели вы никогда не влюблялись ни в одну из женщин?

— Можно влюбиться во всех сразу и никому не отдавать предпочтения.

— Лично я не могу соблазнять каждую, как это делаете вы, дон Хуан, и потому должен заботиться о тех двух, что у меня есть.

— Но есть одна женщина, которую дон Хуан никогда не сможет соблазнить, — коварно сказал маркиз.

Все обернулись и посмотрели на него.

— И кто же сумеет противостоять чарам дона Хуана? — недоверчиво поинтересовался дон Хосе.

— Донья Анна.

— Кто это? — не понял дон Хосе.

— Прекрасная и благородная донья Анна, дочь дона Гонсало де Уллоа, командора ордена Калатравы.

— Неужто она и в самом деле сможет устоять перед обольстительным доном Хуаном? — засомневался дон Эрнан.

— Она из тех женщин, которые не подарят свое сердце ни одному мужчине.

Похоже, маркиз продолжал плести интриги против командора и сейчас специально дразнил меня, стремясь вовлечь в свою игру. Я решил немного подыграть ему.

— Но я взываю вовсе не к сердцу женщины. Прежде всего, я взываю к ее разуму, который мужчины обычно недооценивают в женщине. А уже через разум взываю к ее лону, которое часто не подчиняется ее воле, как это бывает у мужчин.