Давным-давно Гаунт решил, что Брагг был стран­ным солдатом. Никогда раньше он не встречал чело­века столь сильного физически и столь скованного ум­ственно, словно боящегося тех разрушений, которые он может причинить. Окружающие принимали это за скудоумие и искренне считали старину Брагга тупи­цей. Вот только он был совсем не глуп. Кроткий с виду здоровяк, он был самым опасным и устрашающим из Призраков. Глядя на его могучее тело, никто не заме­чал обитающий в нем разум.

А разум, насколько знал Гаунт, был самым страш­ным оружием на свете.

Калигула после освобождения имперскими силами. Ночи словно дни, освещаемые пожарищами городов- ульев. Дни темны, как ночи, затуманенные нефтехимикатным смогом. Сажа сыплет с небес густым черным снегопадом. Даже здесь, в пустошах.

Глубокие каньоны, сжатые стенами яркого алого камня. Ветер хлещет возвышенности и края воронок хлыстами фосфоресцирующей пыли. Котлованы сухой, потрескавшейся кирпично-красной земли. Вокруг лишь смерть, выбеленная, выгоревшая, словно кости, годами лежавшие на солнце.

Восемнадцать грузовых транспортов продирались через рыжее ущелье на малой скорости. Прямые вы­хлопные трубы тридцатиколесных чудовищ изрыгали голубоватый дым. Могучие тягачи тащили за собой грузовые вагоны. Каждый представлял собой обож­женную металлическую кабину, установленную над ко­лоссальным двигателем, укрытым за множеством фар, мелких и крупных сеток радиаторных решеток и уси­ленным шипами бампером. Фланги колонны огром­ных транспортов охраняли разъезды бронеавтомоби­лей и полугусеничных мотоциклов, поднимавших об­лака пыли.

Водитель Палпар Тувант, коренной калигулец, пы­тался совладать с полукруглым рулем головного транс­порта. Он бросил взгляд на своего напарника. Тлён Миллум смотрел в окно кабины, временами погляды­вая на свой хронометр.

Оба они обливались потом в жаркой духоте каби­ны, нагретой рычащим двигателем под ногами. Мил­лум опустил бронированные ставни окон и открыл ме­таллические заглушки вентиляции, надеясь, что так кабина проветрится. Но температура на пустошах сна­ружи была не меньше сорока градусов. Время от вре­мени из-под прохудившейся заглушки двигателя перед ними вырывалась струя горячего машинного масла и летела в лицо водителя сквозь лобовую решетку.

Миллум откинулся на рваную кожу своего кресла и посмотрел на люк в потолке кабины.

— Он все еще там?

Тувант кивнул, выворачивая руль. Оба калигульца слишком устали от тряски и толчков тяжелой ма­шины.

— Наверное, он там сейчас высунул башку из баш­ни и, как собака, радуется потоку воздуха.

— Кек, он же полный тупица, правда? — усмехнул­ся Миллум. — Был последним в очереди за мозгами.

Тувант утвердительно кивнул:

— Типичный гвардеец: сплошные мускулы и пус­тая голова. Кек, где, спрашивается, они были, когда пали ульи? А? Вот ответь мне?

— В транспортном корабле, по дороге сюда, — про­сто ответил рядовой Брагг, спустившись но ступень­кам из люка в потолке. Встав за сиденьями, он ухва­тился за страховочную раму, пытаясь противостоять тряске грузовика, едущего по пересеченной местнос­ти. — Полковник-комиссар Гаунт сказал, что мы при­были сюда со всей возможной скоростью. — Гвардеец искренне улыбнулся экипажу грузовика.

— Уверен, так и было, — пробормотал Тувант.

Цепляясь за поручни, чтобы не упасть, Брагг подо­брался ближе.

— Мы хорошо идем, да?

— Замечательно идем, — произнес Миллум, отво­рачиваясь от огромного Призрака. — Станция Кальферина будет ликовать, когда мы прибудем.

— Уверен, так и будет, — не переставая улыбаться, ответил Брагг и опустился на скамью за водительским сиденьем. — Это хорошо. Когда полковник-комиссар поставил меня во главе этого конвоя, я сказал: «Мы доберемся туда вовремя, поверьте, полковник-комис­сар». И мы ведь успеваем, правда?

— Конечно, успеваем. Будем как раз вовремя, — от­кликнулся Тувант.

— Хорошо, это хорошо. Полковник-комиссар будет доволен.

Миллум прошептал что-то неприличное про вели­колепного полковника-комиссара.

— Что ты сказал? — резко спросил его Брагг.

Миллум напрягся и глянул на Туванта. Они ехали

с этим гвардейцем не меньше трех часов и уже твердо решили, что он глуп и медлителен. Конечно, его габа­риты впечатляли, но смеяться над ним за его спиной казалось совсем неопасным. Теперь Миллум осознал, что зашел слишком далеко, и боялся, что гигант за его спиной вот-вот даст волю своей могучей силе и обру­шит ее на них в бездумном урагане гнева.

— Я… я ничего не говорил.

— Нет, говорил. Ты сказал что-то про моего пол­ковника-комиссара. Что-то плохое.

Миллум медленно повернулся лицом к танитцу:

— Я ничего такого не хотел сказать. Просто пошу­тил.

— Так, значит, ты правда сказал что-то плохое. Ос­корбительное.

— Да, но я просто пошутил. — Миллум сжался, ожи­дая худшего. Он незаметно потянулся левой рукой под кресло, где был припрятан металлический вал.

— Ничего страшного, — неожиданно легко сказал Брагг и отвернулся к окну. — Каждый имеет право на свое мнение. Полковник-комиссар всегда так говорит нам.

Миллум расслабился и кинул взгляд на водителя. «Полный идиот», — без слов согласились они.

— Ну что же, — подначивал Тувант, глядя на Брагга в зеркало заднего вида. — Значит, вы делаете все, что прикажет этот ваш полковник-комиссар?

— Конечно! — восторженно ответил здоровяк. — Он же полковник. И комиссар. Мы — его солдаты. Импер­ская Гвардия. Танитский Первый и Единственный. Мы верны Императору и выполняем все, что прикажет пол­ковник-комиссар.

— А если он прикажет вам спрыгнуть с утеса? — засмеялся Миллум, помогая Туванту дразнить гвар­дейца.

— Значит, мы спрыгнем с утеса. Это ведь был во­прос с подвохом, да?

Конвой продолжал пробираться по пустошам. Этим утром колонна еще собиралась на грязной окружной дороге возле обожженного остова, некогда звавшегося ульем Аврелиан, который был освобожден после глав­ного сражения за Нерон вторым фронтом наступления Имперской Гвардии. Колоссальная победа Империума в этой битве была неоспорима. Однако оставались еще очаги сопротивления противника, угрожавшие линиям снабжения.

Имперская Гвардия двинулась всей своей огром­ной массой, выискивая и искореняя остатки врага. Тем временем началось восстановление Калигулы. Все имеющиеся ресурсы — а Аврелиан, несмотря ни на что, сохранил свои обширные склады — следовало перерас­пределить. Этот конвой был первой попыткой оказать помощь бедствующему улью Кальферина. И это ока­зание помощи требовало двухсоткилометрового броска через выжженную войной пустыню.