– Один момент.

Ваза отыскалась в ванной. За бельевым баком. Я помыла ее и налила воды. Игорь по-прежнему стоял в кухне, и немецкие идеальные ботинки сверкали нестерпимым блеском.

После того как цветы были водружены в вазу, я обернулась к нему.

– Чай, кофе?

– …Виски, коньяк? – подхватил он. Ему все время хотелось перейти на дружеский тон, а я упорно не хотела поддаваться.

– Значит, кофе, – подытожила я. – Ноу проблем.

Кофе варился в турке, ботинки по-прежнему резали глаза.

– Игорь! Тапочки в коридоре – раз, и ты запаришься в куртке – два.

Он встал ни слова не говоря и пошел в коридор. Я провела по волосам рукой – опасная встреча с опасным человеком из прошлого. Столько раз я прокручивала ее в уме – даже не сосчитать. И чего там только не было в моих фантазиях, в каких только декорациях мы не встречались. И в шикарных ресторанах, и на природе весной, когда сквозь рыхло-черную землю пробивалась трава, как в старых наивных фильмах, где пелось «все стало вокруг голубым и зеленым», и в кафе на высоте, в модных сейчас лифтах, когда внизу вся Москва как на ладони, а мы стоим у парапета и непременно дует сильный ветер, мои волосы развеваются и остервенело бьют по лицу, и небо сумрачно-грозовое, в тон нашему решительному объяснению, когда я слышу такие нужные и долгожданные слова «я вернулся к тебе, ты у меня самая любимая и единственная». Все это было прокручено в голове сотни, нет, миллионы раз. Как надоевший, но любимый фильм, когда знаешь каждый кадр, каждую реплику героев и все равно смотришь его с замиранием сердца.

И сейчас все было не так.

Неправильно.

Ни природы, ни грозового неба, ни ресторана с пожилым тапером, устало играющим Вивальди или Бетховена. Есть моя квартира, я, невыспавшаяся, с тяжелой тупо-сонной головой и с кучей проблем.

И человек, о котором я столько мечтала, сидит напротив меня, но мне уже все равно.

Или почти все равно.

Что-то было неправильным.

Что-то не срасталось.

Куртку он снял; под ней обнаружился тонкий кашемировый свитер кофейно-шоколадного оттенка, который ему чертовски шел. А вот ботинки он так и не снял.

Кофе натужно забулькал и полился через край.

– Кофе! – ахнула я. – Плита…

– Ничего страшного, – бодрым голосом сказал Игорь. – Плиту всегда можно помыть. Ну хочешь, я сейчас это сделаю.

– Не надо, – неожиданно испугалась я, представив, как его ослепительно-белые манжеты будут порхать над плитой в коричневых разводах.

– А что здесь такого…

– Сиди уж!

Я поставила чайник и оперлась руками о стол. Между нами стоял букет, и Игорь решительно сдвинул его к окну.

– Так лучше. А то я тебя толком не могу разглядеть.

Мне не хотелось, чтобы меня разглядывали, и поэтому я уставилась в окно.

– Волосы стала красить в темный цвет. Зачем?

Вопрос повис в воздухе. Черный цвет – это образ решительной роковой женщины. Это тебе не легкомысленная блондинка из вечных анекдотов. Это – стремительная бизнесвумен, сметающая всех и вся на своем пути. Как танк или джип-вездеход.

– Так надо.

– Кому? Ритка! Я тебя не узнаю, честное слово. Сидишь здесь и комедию какую-то ломаешь. Я страшно рад тебя видеть, а ты…

Он потрогал мою руку.

– Ты вообще в себе?

– Я в себе. – Неожиданно я почувствовала прилив здоровой злости. Приступ накрыл меня с головой, и я стиснула зубы, чтобы не заорать во все горло. – Ты ни о чем не беспокоился, не правда ли? Ты свалил в свою сытую благополучную Германию, бросив жену с ребенком, и ни разу не позаботился о них. Ни разу. Динка горбатилась на трех работах, чтобы только твоего сына прокормить. А ты даже ничем не интересовался. Все тебе по фигу было в твоей Германии.

– Да не моя она. Это во-первых, что ты заладила – «моя Германия», «моя Германия». А во-вторых, я интересовался. Еще как. И с Динкой перезванивался.

– Как перезванивался? – ахнула я. – Что ты такое говоришь?

– Что слышала. Звонил и спрашивал, как дела, и все такое. И я был в курсе Данькиных дел. Ты что, не знала? Когда ты стала говорить об этом, я подумал, что ты меня подкалывашь, злишься, ну и все такое…

…И моя распрекрасная подруга ничего не сказала об этом – о звонках Игоря и о том, что он объявлялся? А мы-то дружно считали его негодяем, пропавшим без вести, дружно кляли и ругали на чем свет стоит. А потом так же дружно замолчали и больше тема «Игорь» в наших разговорах никогда не поднималась, мы старательно обходили ее, как мертвую птицу на асфальте, и никогда эта тема не проскальзывала в наших разговорах. Никогда. А оказывается, Игорь звонил и спрашивал о сыне.

– Так что я не классический негодяй, к твоему сожалению, и не отец, бросивший ребенка. И деньги я им посылал, – скучным ровным голосом сказал Игорь. – Только не говори, что ты этого тоже не знаешь, и я самый последний подонок, слинявший в сытую Германию. Так ты, кажется, выразилась.

Я закрыла глаза. Если бы Динка была рядом, я бы спросила ее, зачем она так легко, так виртуозно лгала мне все эти годы? А главное – почему? Звонить подруге при Игоре было неудобно, хотя много вопросов вертелось на языке, и страшно хотелось задать их Динке. А еще больше увидеть при этом ее лицо, что она скажет и как отреагирует на мои слова.

– А ты не врешь? – спросила я за неимением лучшего.

– Как ни странно – нет, – весело ответил Игорь. – И вообще врать я не очень люблю, да и не умею. Как ты помнишь.

Это была чистая правда. Врать Игорь не умел и не любил. Он сразу выдавал себя, как подросток, впервые закуривший сигарету и попытавшийся скрыть это от взрослых. Вранье Игоря обнаруживалось моментально, оно было написано на его лице, в темных глазах, в губах, которые сразу сжимались, словно не хотели больше говорить.

– Я тебя сильно удивил? И Мишку я на работу недавно устроил. Он мне жаловался, что без работы сидит. Я его определил в фирму, где работает мой знакомый.

Я стиснула голову руками. Мишка… на новой работе… внезапные деньги, Анечка Ермолаева и клуб «Эдем»… Все во мне визжало, ухало, вертелось, но ничего путного на ум не приходило. Хоть тресни… А Мишка говорил Динке, что с работой помог бывший одноклассник. Стыдно было признаться, что помог бывший муж жены?

– Тебе плохо? – добивал меня Игорь. – Выпей воды и успокойся. Или давай я тебе сам кофе заварю.

Обреченными глазами я смотрела, как он сыпет в чашку ложку темно-коричнего кофе и льет туда крутой кипяток, и брызги летят в разные стороны.

– Сколько класть сахара?

– Ложку, – безжизненным голосом ответила я. – Ровно одну ложку.

Он снова сел напротив меня, закинув ногу на ногу.