— Огонь! — сказал он тихо, кричать и у него не было мочи.

Мук повернулся. Дымный столб не растаял, как обычно, в темнеющем небе. Он ярко светился: громадные языки огня играли в его толще и выбивались наружу.

— Огонь, — отозвался старик и приподнялся на локте, точно это слово придало ему силы.

— Огонь! — повторил детский голос.

Это был Рам. Он тихонько перебрался на площадку, где стоял вождь, и бережно положил рядом с Муком спасённую девочку. Измученная страхом и бегством, Кама спала, но и во сне вздрагивала.

Сам Рам был измучен не меньше, но сейчас он об этом не думал. Маленькие глаза его радостно сияли. Среди всех обессиленных, голодных людей эти трое были способны уже почти по-человечески мечтать, забывая ужас своего положения.

Огонь по-прежнему оставался их мечтой.

Остальные люди орды, понемногу тоже собрались на площадке, где стоял Гау. На тесноту не жаловались, наоборот, жались друг к другу. От этой близости становилось немного легче. Чужие мохнатые спины, казалось, защищали не только от промозглой сырости ущелья, но и от непредвиденных опасностей. Так — кто сидя, кто лёжа — люди провели над бездной вечер и ночь. Утро не принесло утешения: ручей, висевший серебряной ниточкой так близко, был для них недосягаем. Жажда и голод мучили всё сильнее, но на голом камне ни пищи, ни воды не было. Дети плакали не умолкая, мужчины сердито на них огрызались.

Девочка-сиротка не отходила от Рама. Он и раньше бывал с ней ласков, случалось, угощал вкусным червяком или птичьим яичком. Но вот она начала нетерпеливо теребить его руку. Мать исчезла, и Кама считала в порядке вещей требовать еду от Рама. Но ему было не до ребёнка: в голове мешались сон и явь. Глухой грохот в глубине горы казался ему рыком догоняющего их носорога. Рам то и дело вскакивал, озирался и бессильно опускался на место, не отвечая на просьбы и слёзы Камы.

Столб дыма над горой теперь сиял и светился так ярко, что свет стал виден и днём. А небо всё больше темнело, покрывалось тучами, и, наконец, горячий вихрь ворвался в ущелье! Он гудел и осыпал людей орды тучами вулканического пепла, затемнившего небо. Пепел попадал в глаза, сушил глотки, скрипел на зубах. Сквозь него была еле видна дразнящая ниточка ручья. От этого жажда делалась непереносимой.

И тут молодой Ик не выдержал: с отчаянным криком он прыгнул с утёса к живительной струе. Но не доскочил до неё и с распростёртыми руками полетел в бездну. Ни всплеска, ни удара нельзя было расслышать в грохоте, который шёл откуда-то снизу и всё усиливался.

Когда горячий пепел иссяк, хлынул проливной дождь. Образовавшийся из паров вулкана, он тоже был горячий, обжигал голые мохнатые тела, но люди об этом не думали. С радостными криками они подставляли сложенные ладони и пили, пили… Матери, набрав воды в рот, поили изо рта детей. Малышка Кама не умела складывать ладони, Рам подставил ей свои, полные горячей грязной воды.

Вскоре дождь прекратился. Прошёл и этот день, наступил новый.

Гора грохотала и гудела. Жажда была утолена, теперь голод заглушил в людях все другие чувства. Мужчины с рычаньем топтались на тесной скальной террасе, переглядывались. Матери испугались за своих детей: они начали хватать и прижимать их к себе, старались укрыть в разломах и углублениях стены, глаза их загорались ненавистью. Незаметно орда разделилась: мужчины столпились на одном конце площадки, женщины — на другом. При этом слабая половина орды непрерывно двигалась, оттого что все пытались спрятаться за чью-то спину. Развязка приближалась…

Рам с девочкой на руках оказался один посреди площадки. Вдруг Руй растолкал окружавших его мужчин. Со свирепым рычаньем он метнулся к Раму. Один прыжок — и сильная рука выхватила у Рама перепуганного ребёнка. Руй замахнулся, готовясь размозжить девочке голову. Мужчины, толкаясь и тесня друг друга, кинулись к нему — не упустить своей доли…

Но тут страшный толчок бросил всех на землю: стены ущелья вновь зашатались, уже не дымный, огненный столб, поднялся над вершиной горы. Рам, падая, успел подхватить девочку, которую Руй выпустил из рук.

Новый удар чуть не сбросил несчастных людей в пропасть, куда низвергался ручей.

Прошло немало времени, пока они осмелились поднять головы и осмотреться. Удивление сменилось радостью. Люди становились на четвереньки, медленно поднимались, не понимая, что случилось.

Стены ущелья раскололись от страшного удара, и вверх от их площадки теперь тянулась, точно узкая тропинка, трещина. Выход из ущелья! На свободу! Страшное пиршество, которое готовили голодные мужчины, было забыто. Шатаясь от слабости, люди бросились по открывшейся перед ними дороге.

Старый лес покрывал гору в том месте, куда вывела их новая тропа. Листья на деревьях и на кустах засохли и свернулись, обожжённые горячим пеплом. Люди шли, бежали, сколько позволяли ослабевшие ноги, со страхом оглядываясь то на ущелье, чуть не погубившее их, то на огненный столб справа на вершине.

Внезапно бежавшие спереди остановились, так что орда едва не столкнула их вниз: дорогу пересекало второе ущелье, ещё более глубокое. Оно спускалось от самой макушки горы, и по нему двигалась… огненная река! В глубине ущелья она светилась. Кусты по стенам пылали.

Люди орды видели извержение вулкана первый раз в жизни. Но они вспомнили лесной пожар и бегство вперегонки с обезумевшими зверями. Первобытный ужас перед огнём овладел их сердцами. Окаменев от страха, они смотрели, как, медленно вздуваясь, поднимается к их ногам огненный поток.

А из ущелья взметнулся вихрь, дохнул отравленным раскалённым воздухом, осыпал искрами с пылающих кустов. Люди орды точно проснулись и с громкими воплями отскочили от края.

Бежать! Но куда? Позади ущелье, из которого они только что выбрались, впереди — огненная река. Оставалась одна дорога: вниз по склону горы, к равнине, откуда Гау привёл их сюда.

Носорог? О нём никто не вспомнил. Разве могло быть что-нибудь страшнее огня? Люди помчались с горы, ломая кустарник, натыкаясь на деревья, падали и катились по склону кувырком, заражая друг друга всё нарастающим страхом.

Гау даже не пробовал их останавливать. Общее бегство захватило и его, он мчался и оглядывался вместе со всеми. Но в его маленьких упрямых глазах виднелся не только животный страх. Не он заставлял его морщиться и тяжело вздыхать. Тонкие губы Гау усиленно шевелились.

— Огонь, — говорил он тоскливо. И повторял: — Огонь!

Густой кустарник, через который люди продирались почти вслепую, кончился у подножия горы. Один за другим выбегали на равнину отставшие и, задыхаясь, останавливались в полном изнеможении.

Гул, грохот и подземные толчки продолжались. Столб дыма на вершине стал ещё гуще, но огненный поток спускался с горы по другой дороге, отсюда его не было видно. Равнина лежала перед людьми такая, какой они привыкли её видеть, если бы не слой пепла, покрывавший траву и листья на деревьях.