Все это было абсолютно в стиле тогдашнего ГПУ, вербовавшего своих агентов для подобных «Тресту» оперативных игр и вообще работы в эмиграции отнюдь не патриотическими сказками о судьбах России и не из прозревших враз до большевизма белых офицеров, а по большей части запугиванием и оставлением в заложники в Советской России семей. В шеститомных «Очерках истории российской внешней разведки», где нынешние разведчики всю историю операции «Трест» и руководителей тогдашнего ГПУ описывают исключительно в восторженно-благоговейных тонах (как практически и все действия разведки СССР, даже удивительно видеть, что у выпуска этой книги 1996 год), где пошедших на службу к чекистам царских чиновников и генералов искренне считают патриотами, даже здесь сквозь зубы иногда признается: «Методы вербовки в те времена были не самые хитроумные и даже суровые, могли намекнуть, что в случае отказа от сотрудничества могут пострадать живущие в России родные». И здесь же опять приводится в этих «Очерках» восторженный рассказ, как завербованный такими методами в эмиграции белый офицер Филиппов стал работать на ГПУ и помог в 1925 году разгромить подпольный центр РОВС в Сибири, так называемый «Таежный штаб».

Та же картина и с вербовкой в 20-х годах (по линии «Треста» и помимо нее) агентуры ГПУ среди белоэмигрантов. Далеко не всем из них было достаточно посулить возвращение в Россию и заверить, что советская власть продолжает дело укрепления российской государственности под новым флагом, не на всех действовала такая патриотическая риторика – прошедшие ужасы Гражданской войны и видевшие «красный террор» эмигранты не были такими легковерными. У некоторых завербованных на ностальгии удавалось сыграть. Так был завербован бывший лидер мятежных матросов Кронштадта и председатель их Военно-революционного комитета в 1921 году Степан Петриченко. Он после разгрома восстания бежал по льду в Финляндию, где возглавлял «кронштадтцев» в эмиграции и сблизил их центр с эсерами и РОВС. Но тоска по России и не изжитые до конца революционные иллюзии в 1927 году привели Петриченко к походу в советское консульство в Риге, где он оставил письмо на имя главы ВЦИК Калинина о желании вернуться в Россию, и к последующей вербовке его разведчиками ГПУ. Он периодически давал ИНО ГПУ информацию по эмигрантам, в конце 30-х годов из-за сталинских чисток вновь порывал с советской разведкой (даже собирался лично убить свою связную от ИНО Зою Рыбкину-Вознесенскую), во Вторую мировую войну опять работал на Лубянку. Долгожданное для Петриченко возвращение на Русскую землю состоялось только в 1945 году, а закончилось арестом госбезопасностью и осуждением на десять лет за кронштадтские события двадцатипятилетней давности и первоначальную активность в эмиграции (и это еще с учетом заслуг перед советской разведкой). Обманутый советскими вербовщиками, сыгравшими на его ностальгии по родине, глава кронштадтских мятежных матросов Степан Петриченко в 1947 году умер в Соликамском лагере. И в других случаях ностальгию использовали для вербовки ценных агентов в эмиграции. Так были завербованы и муж Марины Цветаевой Сергей Эфрон, и ставший затем ценным агентом ИНО ГПУ Дмитрий Быстролетов, тогда молодой студент из эмигрантов в Праге. Так в той же Праге ГПУ завербовало мечтавшего вернуться на родину кубанского казака Андрея Ильина, внедрив его в сильный в Чехословакии эмигрантский центр эсеров. В пражских кругах эсеров (центр Чернова, «Трудовая крестьянская партия», «Крестьянская Россия» Маслова и др.) Ильин работал осведомителем ГПУ на связи с резидентом советской разведки в Чехословакии Павлом Журавлевым. Ильин вошел в доверие к эсеровским лидерам «Крестьянской России» Маслову и Аргунову настолько, что его засылали на территорию СССР, где он под контролем ГПУ вскрывал ячейки оставшихся здесь в подполье эсеров, – материалы этой операции использованы ГПУ на процессе по делу «Трудовой крестьянской партии» в Советском Союзе в 1930 году. Вслед за ним от эсеровского центра Маслова в СССР был направлен белый офицер Акимов, также еще в Европе завербованный ГПУ. Ильина даже собирались использовать в 1930 году для попытки похищения или ликвидации главы эсеров в эмиграции Маслова, но эта операция ГПУ в Праге так и не осуществлена. Ильин затем остался в СССР, работал уже кадровым сотрудником ГПУ – НКВД в контрразведке и лагерной системе ГУЛАГ, а в «большую чистку» его без колебаний «зачистили» арестом и расстрелом в 1939 году.

Но гораздо чаще игр на ностальгически-патриотических нотках речь шла о шантаже и об угрозах расправы с оставленными при эмиграции в Советской России родственниками. Так, в 1922 году в Бельгии к бывшему начальнику бронепоезда в Белой армии капитану Петрову подошел чекистский вербовщик и прямо заявил, что ГПУ знает об оставленной в России жене Петрова и настоятельно рекомендует тому стать тайным агентом среди белоэмигрантов в обмен на возможный в будущем выезд супруги к нему на Запад. Здесь вербовщиком Петрова выступал еще ранее завербованный ЧК белый генерал Доставалов, ставший затем одним из лидеров движения возвращения эмигрантов в СССР и сам в этой волне уехавший в Москву. Такие заслуги Евгения Доставалова перед ЧК были оценены этим ведомством позднее, в 1938 году он арестован в СССР и расстрелян НКВД за контрреволюционную деятельность. Тогда же, в начале 20-х, припертый к стене шантажом Петров дал согласие на вербовку и долго был агентом ГПУ среди эмигрантов под кличкой Кавказец, по заданию ГПУ он освещал деятельность кружка монархистов кирилловцев, куда вступил по приказу советской разведки. Позднее за эти заслуги Петрова ГПУ выпустило к нему в Бельгию жену и сына, в 1928 году Петров порвал с советской разведкой, явился в бельгийскую тайную полицию Сюрте женераль с повинной и честно во всем признался. Из его показаний бельгийской полиции видно, что все ура-патриотические заверения Доставалова о том, что белоэмигранты – наймиты Англии и Франции, а Советы – российские патриоты, на Петрова совершенно не действовали, и ГПУ постоянно подстегивало его угрозами жизни жены и сына в Советском Союзе. Бельгийцы не стали преследовать раскаявшегося советского агента по принуждению, а гуманно укрыли его в своей африканской колонии в Конго от гнева ГПУ или возмущенных белоэмигрантов.

И в истории многих самых известных агентов ГПУ, завербованных среди белоэмигрантов (Завадский, Эфрон, Клопенин, Ковальский, Кондратьев, Доставалов, Скоблин и др.) такие мотивы повторялись: патриотические заклинания, обещание дать умереть на родине плюс к тому шантаж и угроза расправы с близкими. И для многих из этих завербованных разными путями ИНО ГПУ белых эмигрантов вся работа на советскую разведку все равно на финише окончилась кровавой точкой, поставленной обманувшей их ожидания советской спецслужбой. Так, завербованный еще в начале 20-х годов в эмиграции полковник Белой армии Алексей Хомутов долго снабжал ГПУ информацией по центру кирилловцев в Германии, по их связям с разведкой Германии, затем его по затее ГПУ перевели в Прагу, и он работал по здешней эмиграции. В конце более чем десятилетней эпопеи тайного сотрудника советской разведки Хомутова ему разрешили в качестве награды вернуться в Советскую Россию, арестовали в 1937 году практически сразу по приезде в Москву и как врага советской власти расстреляли.

Главной мишенью «Треста» за пределами СССР был союз белых эмигрантов РОВС, военная организация бывших офицеров армии Деникина – Врангеля, как самая боеспособная и склонная к подпольному террору против СССР. После того как начальник боевой организации РОВС генерал Кутепов убедил главу РОВС барона Врангеля активизировать в середине 20-х заброску офицерских групп террористов в СССР для удара подпольным террором по компартии, по аналогии с тотальным террором эсеров против царской власти, «Трест» как раз и был запущен на полную мощность. Особенно после убийства террористами-эмигрантами советских дипломатов Воровского и Войкова в Европе. Такая же группа боевиков РОВС под началом Бубнова (настоящая фамилия этого белого террориста Каринский) уже в Москве подготовила покушение на большевистского лидера Бухарина, сорвавшееся лишь в последний момент из-за оцепления на вокзале в момент приезда Бухарина.