– Да что у вас можно выпытать, мидам?

– Как что? Я, может быть, тоже женщина с прошлым.

– Не смешите. Тоже мне прошлое! Примерная мать, примерная писательница… Когда бы не ваша взбалмошность, не из чего было бы и косточки перемыть. А так – хоть какая-то изюминка…

Вероника выпрямилась и сдержанно произнесла:

– Капитан Хиббит! Вы выпили!

– Да. Извините, увлекся. Сам не знаю, что говорю.

Кароль бросил на нее быстрый косой взгляд.

– На самом деле я весь издергался. Одна мысль в голове – как там переговоры? Пожалуй, надо было все-таки мне идти вместо Овечкина. Вряд ли пираты столь несдержанны, что начнут покушаться на вашу честь, едва успев отобедать…

И только он это сказал, как над перилами балкона, увитыми розовыми цветами, неожиданно показалась чья-то голова в широкополой шляпе с перьями. Затем через перила перемахнуло и все остальное туловище, и взорам Кароля с Вероникой предстал взволнованный шуалье Бредак.

Ворвавшись в комнату, он незамедлительно пал на колени перед сказочницей, снял шляпу, прижал ее к груди и умоляющим голосом начал произносить какую-то длинную речь.

Вероника только хлопала ресницами, не понимая ни единого слова, и пыталась мило улыбаться. Кароль же, выслушав шуалье до конца, смешливо фыркнул и перевел:

– Он просит вас спеть еще, мидам. Обещает, что умрет, если не услышит более этого ангельского голоса!

Она на мгновение вытаращила глаза.

А потом принялась хохотать, да так звонко и заразительно, что шуалье Бредак, глядя на нее, тоже начал смеяться, сам не зная чему.

– Спеть?.. Ой, не могу… Я ему спою, – плачущим от смеха голосом кое-как выговорила Вероника. – Ой, спою…

– В чем дело, мидам? – с совершенно серьезным видом осведомился Кароль. – Неужели вам не жаль бедного юношу? Он ведь сказал, что умрет.

– Объясните же ему!..

Вероника вытерла выступившие на глазах слезы.

– В последний раз, когда я пела, это была колыбельная для сына. Максимка, на мое горе, научился говорить. И сказал: «Мама, перестань выть. Ты мне спать мешаешь!» С тех пор я больше не пыталась…

Она снова расхохоталась. Шуалье, ничего не понимая и все еще стоя на коленях, радостно вторил ей.

– Скажите же ему, что это пели вы!

– Не могу, – все так же серьезно ответил Кароль. – Вдруг он решит, что я переодетая мидимасель, и вздумает, чего доброго, разлюбить вас и влюбиться в меня?

Он повернулся к Бредаку.

– Мидам Вероника просит ее извинить. Она опасается, как бы трава ливирис, которая так подкосила ее мужа, масьёра Антона, не повредила и ее ангельскому голосу, и потому не желает больше петь. Как-нибудь в другой раз!

На лице юноши выразилось живейшее огорчение.

– Ливирис будет цвести еще целый месяц, – уныло сказал он и поднялся наконец с колен. – Что ж, простите меня за столь бесцеремонное вторжение. И передайте мидам, что она не только поет, но и смеется, как ангел. Я буду с нетерпением ждать возможности услышать ее пение снова. Услышать и умереть!..

Бредак патетически взмахнул шляпой, раскланялся и удалился, как пришел, через балкон, едва не своротив по пути – от расстройства, видимо, – парочку вазонов.

Вероника, кое-как успокоившись и перестав хохотать, помахала ему вслед рукой.

– Вот и первое покушение на вашу честь, – меланхолично заметил Кароль, наливая себе вина. – Всполз аж на третий этаж! Непонятно только, что именно окончательно добило беднягу – ваша неземная красота или мой небесный голосочек.

– Полагаю, и то, и другое, – усмехнулась Вероника. – Ну, шуалье, уморил!.. Что вы ему сказали? Почему он отстал?

Капитан Хиббит неожиданно нахмурился.

– Неважно. А вот шуалье ненароком сообщил кое-что действительно важное – ливирис будет цвести еще месяц. Этак Антону Николаичу, чтобы выжить, придется подъесть у них все запасы чудо-пилюль – если запасов, конечно, хватит! Надо поскорее выбираться с Кортуны. Сомневаюсь, чтобы проход нашелся на наше счастье прямо здесь, на острове – нет у нас нынче никакого счастья. И стоит, пожалуй, завтра же начать договариваться о переезде на материк. По возможности, на торговом, а не пиратском судне. Черт, денег нет…

Он нахмурился еще сильней.

– Что-то беседа с губернатором затягивается. Пора бы им и вернуться!

– Придут, куда денутся, – сказала Вероника. – Представляю, как масьёру Аселю любопытно. Не каждый день к нему являются гости из другого мира. Кстати, капитан, не расскажете ли вы мне, пока делать нечего, о естественных проходах? Что это такое?

– Должны бы и сами знать, – проворчал Кароль. – В ваших сказках очень много верно угаданной информации…

– И все же?

– Ну, то, что это дыры в границах, созданные самой природой, вы, надеюсь, помните. Я об этом уже говорил. Масьёр Овечкин заявил тогда несколько необдуманно, будто их не закроешь никаким заклятием. На самом деле закроешь. Квейтакка вон была запечатана намертво целую тысячу лет – правитель Миун в пылу негодования не пропустил ни одного прохода, ни искусственного, ни естественного. То же самое может оказаться и здесь. И в таком случае мы действительно пропали. Одна надежда, что колдун, проклявший Маго, забыл каким-то чудом об этих дырах… – Он закурил сигарету и продолжил: – Естественные проходы могут со временем затягиваться и сами. Или вдруг появляться ни с того ни с сего. Между Землей и Квейтаккой их когда-то было очень много, особенно в районе Ирландии и Англии. Потому-то на этих островах и появились такие чудесные сказки. Легендарный Бросельянский лес, в котором рыцари короля Артура сражались с великанами и драконами…

Капитан на мгновение запнулся.

– Драконы… а это мысль! Надо будет заглянуть к бросельянцам… Так вот, этот лес расположен на самом деле на территории Квейтакки, а не на Земле. Рыцари даже не подозревали, куда въезжают…

– Как интересно! – воскликнула Вероника. – Вы полагаете, там до сих пор водятся драконы? И стоит поискать моего суженого в Бросельянском лесу?

– Если мы когда-нибудь доберемся до него, – мрачно сказал Кароль. – На самом деле не исключено, что драконы к вашему суженому не имеют ни малейшего отношения. Для талисмана мог быть выбран случайный символ. Но мне все же кажется, что это неспроста…

Тут в коридоре послышались наконец шаги и голоса. Капитан насторожился. И через несколько секунд в гостиную заглянул Овечкин.

– Вот вы где!

Выражение лица Михаила Анатольевича трудно было назвать веселым. Скорее озабоченным. Вслед за ним в комнату вошел Антон, тоже отнюдь не радостный, одной рукой по-прежнему зажимая нос платком, а в другой – держа мешочек с новым запасом пилюль.

– Результаты двоякие, – сказал Овечкин в ответ на невысказанный вопрос во взоре капитана Хиббита и тяжело опустился в кресло возле дивана, на котором сидела Вероника. – Что-то я даже устал…