сталкером, вот так сидя на дереве, разглядывая ее и пытаясь найти изъян… и не находя. Надо отвести взгляд. Слезть. Но я не сделал ни того, ни другого, и что-то в моей груди опасно сжалось. Когда телефон снова загудел, я взял трубку. Почти с облегчением.

– Привет, мам. Извини, что не ответил.

– Сынок.

Больше она ничего не сказала, но по звуку ее голоса я понял, что что-то не так. Я резко выпрямился.

– Что случилось?

– Я только что получила письмо из Колумбийского Университета, – сказала она мягко. Слишком мягко.

– И?

Мой голос эхом отдавался в ночи.

– Мне очень жаль, сыночек.

Больше ей ничего не надо было объяснять.

– Черт, – прошептал я. Она не одернула меня – наверное, и сама отреагировала точно так же. – А другие университеты… – начал я, но она меня прервала.

– Отозвали свои приглашения. Я им всем звонила. По-видимому, директор Джарвис связывался лично и настоятельно рекомендовал тебя не принимать.

Пульс у меня подскочил, щеки вспыхнули, глаза заволокло красным.

– Эта сволочь, – процедил я сквозь зубы.

– Я знаю.

– Иск пришел?

– Еще нет.

Еще.

– Он хочет лишить меня будущего.

Мама глубоко вздохнула.

– Только тут, в Нью-Йорке. Но не сдавайся, в следующем семестре попробуешь поступить в другой город.

– Нет. В Штатах Джарвис до меня везде дотянется своими гадкими щупальцами. Он как гидра, отрубишь одну голову, на ее месте вырастают две новые…

Мама молчала, но из трубки донесся шорох и тихое бормотание на испанском. Я видел ее как на яву. Сидит в нашей маленькой гостиной, все еще в больничной форме, телевизор включен – чтобы не сидеть в тишине. Она ненавидела тишину. Так же, как и я.

– Можешь попробовать поступить куда-то в Канаде, – наконец мягко сказала она.

На заднем плане послышался вой полицейских сирен. В Нью-Йорке так шумно, что это слышно даже по телефону. Такой резкий контраст с царившей здесь тишиной.

– Или… Твой отец сказал, что может устроить тебя учиться на телохранителя.

Я застонал.

– И ты туда же.

Мама невозмутимо продолжала:

– Мне кажется, это правда неплохая идея. Ты умный и можешь выучиться на кого хочешь, в этом я не сомневаюсь. И теперь, вдали от друзей, ты можешь подумать о том, чего действительно хочешь.

– Ты и так знаешь, чего я хочу, – огрызнулся я. – Почему всем вдруг кажется, что они знают ответ на этот вопрос лучше меня?

– А чего же ты хочешь, Кингсли? – спросила она, и в ее голосе проскользнула стальная нотка, которая с самого детства вселяла в меня ужас.

– Я хочу… – начал я и осекся.

Мой взгляд встретился с парой голубых глаз, с интересом смотревших на меня. Принцесса меня заметила. В темноте меня было не разглядеть, и тем не менее она смотрела прямо на меня.

– Я хочу… – пробормотал я и снова замолчал.

Ева склонила голову набок и после непродолжительных колебаний помахала мне рукой. Осторожно, будто раздумывая, не лучше ли ей скрыться. Этого маленького жеста было достаточно, чтобы мое сердце пустилось в галоп.

– Кингсли?

Голос мамы заставил меня моргнуть. Я резко выдохнул.

– Я очень устал. Позвоню тебе завтра, ладно?

Она не стала ни о чем спрашивать, не стала допытываться.

– Хорошо, – просто сказала она.

– Я люблю тебя.

– Te quiero, mi amor [10], – ответила она, и мы одновременно повесили трубку.

Я стал засвовывать телефон обратно в карман, не отрывая взгляда от голубых глаз принцессы. Ее рука так и зависла в воздухе. Потом она медленно взялась за ручку окна и со скрипом открыла его. В эту секунду мне показалось, что до меня долетел цветочный аромат ее духов.

– Ты! – сказала она, и в ее голосе одновременно звучало удивление, облегчение и укор.

Ветер мягко теребил ее волосы.

– Привет, принцесса, – сказал я в ответ так громко, чтобы она меня услышала.

– Что ты тут делаешь?

– На дереве? – уточнил я.

– Нет. В Канаде. Почему ты еще здесь?

– Хороший вопрос. Честно говоря, я и сам не знаю. Как у тебя дела? Как голова? Болит?

Она покраснела и вдруг нахмурилась.

– Я в порядке. Но ты ни разу не пришел меня проведать.

Не веря своим ушам, я уставился на нее.

– Что?

– Я ждала тебя. Каждый день в голубой чайной комнате. А ты не пришел. Я была уверена, что ты улетел в Нью-Йорк. А теперь ты здесь, на дереве? Может, мне стоит взять, да и столкнуть тебя вниз за то, что ты меня целую неделю игнорировал?

– Ты хотела меня видеть? – спросил я.

Ее щеки стали еще краснее.

– Конечно. Разве Закари тебе не сказал?

– Чего не сказал?

– Что я хочу тебя видеть! Все-таки ты меня спас. В такой ситуации хочется поблагодарить человека.

Озадаченно моргнув, я посмотрел на нее.

– Закари ничего мне не говорил. К тому же у меня мораторий на визиты.

– Что?

– Мораторий на визиты. Мне нельзя во дворец.

– Что?

– Извини. Если бы я знал…

– Кто тебе запретил?

– Насколько я знаю, твоя бабушка. Или твой отец? Все вместе? Я не знаю.

Принцесса побледнела, затем снова покраснела, в глазах вспыхнула ярость. Она глубоко вздохнула и поджала губы.

– Мне очень жаль. Я этого не знала.

– Все в порядке, – сказал я миролюбиво.

Хотя в душе у меня все бушевало. Некоторое время мы просто смотрели друг на друга. Ее голубые глаза, казалось, изучали мое лицо, но что она искала в нем, я не знал.

– Спасибо, – наконец произнесла она. – За то, что защитил меня.

– Не за что. Я рад, что с тобой все в порядке, – ответил я.

Прикусив нижнюю губу, Ева наклонилась вперед и посмотрела вниз.

– Ты ведь знаешь, что сидишь на дереве, с которого я тогда упала?

– Знаю.

– Некоторые ветки гнилые, так что будь осторожен. А то упадешь и шею себе сломаешь.

– Если мне не повезет, и кто-то не смягчит мое падение. – Щеки Евы залились румянцем, и я улыбнулся. – Но я постараюсь не упасть.

– Хорошо, – Ева смущенно откашлялась. – Ты сюда залез с какой-то целью или строишь из себя помешанного фаната?

– То же самое я могу спросить и у тебя.

– В смысле?

– А кто это на меня пялился все время? – поддразнил я.

Она фыркнула.

– Ну и наглец же ты. Даже Скотти до тебя далеко.

– Кто такой Скотти?

Она улыбнулась.

– Прескот. Мой кузен. Восьмое окно слева, третий этаж, – она указала большим пальцем назад. – Лучше держись от него подальше. И, пожалуйста, не становитесь друзьями, человечество этого не переживет.

Я криво улыбнулся и встал на ноги.

– Что ты делаешь?

Ева выпрямилась и