Женщина мудрая, Эмили Колдуэлл решила, что пока продолжать переписку было бы нецелесообразно. Она видела, или думала, что видела, в Сидни подходящего претендента на руку Грейс, но ведь она на каждого молодого человека смотрела через призму будущего дочери, и Сидни был пока не более чем козырной картой в колоде, да и то главным образом благодаря тому, что Эмили случайно узнала о его желании жить на ферме. Грейс обещала стать красавицей; ее будут окружать молодые люди, она будет пробуждать у них любовные чувства и, конечно, отвечать на них. Если не влюбится первой. В таком случае объектом ее любви может стать молодой человек, которого совершенно не интересует жизнь в деревне, и тогда Грейс может легко отказаться от привычного образа жизни ради самой жизни. А Сидни — привлекательный молодой человек с отменными манерами, он пытается ладить с людьми, что предполагает терпение, и терпимость, и живейшую готовность выслушать другого, и интуитивное — интуитивное ввиду его молодости — знание человеческих слабостей. Эмили понимала, что эти свойства будут весьма небезразличны ее дочери. Грейс вступила в трудный возраст, ей часто не хватало уважительности, когда она не помешала бы, а иногда и вовсе была необходима; девушка была эгоцентрична и часто деспотична. Это особенно беспокоило Эмили Колдуэлл. Ей казалось, что отчасти такая властность питается раболепием со стороны Конни Шофшталь, но если бы не Конни, на ее месте оказалась бы другая, так что Эмили не делала никаких попыток заменить ее девушкой с более сильным, более независимым характером. Более того, Эмили считала, что в определенной мере властность для девушки в положении Грейс даже нужна. Грейс в своем праве — так считала миссис Колдуэлл. Лучшей девушки в Форт-Пенне не сыщешь, второй такой нет. Факты, какими они представлялись Эмили Колдуэлл, свидетельствуют о том, что в жилах Грейс смешалась кровь Колдуэллов и Броков, а это лучшая кровь в Форт-Пенне, это семьи, которые по традиции получают все, даже ни о чем специально не прося, ибо люди Форт-Пенна добровольно признают их превосходство. У Шофшталей больше денег, это верно; у Уоллов и Мартиндейлов множество связей в Ньюпорте; но стоит случиться какой-то заминке в деловых отношениях, стоит возникнуть малейшим разногласиям в общественной жизни, и люди идут к Колдуэллам, в то время как сами Колдуэллы не ходят ни к кому. Они действуют так, как считают правильным.

С мучительной ясностью Эмили Колдуэлл видела, что Броку такого же положения не занять. Он был по-своему силен, и эта сила никогда не выльется в бунт, который мог бы случиться, обладай Брок склонностью к любому из искусств или даже распутству. Но, судя по всему, он уже выбрал свой образ жизни, жизни пустой и бесцельной, что в Форт-Пенне требует относительного мужества, хотя и извращенного. Грейс, с другой стороны, выбрала свою позицию, и заключалась она в том, чтобы жить в Форт-Пенне, прежде всего на ферме, и оттуда, даже не отдавая себе в том отчета, править городом. Для осуществления этого плана (который, чем больше она его обдумывала, казался Эмили все привлекательнее и привлекательнее) необходим муж, и его следует тщательно выбрать с точки зрения соответствия требованиям, которые предъявляются принцу-консорту и жеребцу-производителю. Это должен быть мужчина, которому хватит здравого смысла понять, что в этом мире земных благ ему выпал счастливый билет, но так, чтобы, уяснив это, он мало-помалу не потерял самоуважения.

Ну а весной 1901 года Эмили Колдуэлл была удовлетворена сложившимся положением, примирившись с мыслью, что не сын, а дочь унаследует когда-нибудь форт-пеннский трон. Девочка пережила два типичных «краха»; один — история с Чарли Джеем, с которым, по мнению Эмили, в более серьезных отношениях на любовном фронте, дойди до них дело, поладить было бы нелегко; другой — со Скотти Борденером, который, как казалось Эмили, грозит превратиться в слишком большого зануду, чтобы не дать Грейс затеять бракоразводный процесс, когда рутина семейной жизни станет невыносимой. Теперь, когда два невинных романа дочери, с Чарли и Скотти, остались позади, у девочки, надо полагать, в недалеком будущем начнется новый, и Эмили Колдуэлл на сей раз была готова к более романтической истории, впрочем, в рамках приличий. Если молодой человек подойдет по всем пунктам, Грейс может объявлять о помолвке, а через год состоится свадьба. Если же нет, всегда есть возможность отложить объявление, а затем и торжество, а если бесперспективный роман будет продолжаться, что ж, Европа далеко. Эмили ничего не имела против относительно раннего замужества Грейс. Вообще-то в Форт-Пенне обычно не выходили замуж в восемнадцать-девятнадцать лет, но Эмили была из тех, кто устанавливает традиции, а не следует им.

Тем временем «козырная карта» вела себя так, что даже если бы это зависело от Эмили, она не могла бы придумать ничего лучше. Сидни был в Европе, наверное, проверял свои чувства к юной девице из семьи Колдуэллов, попутно, как надеялась Эмили, заводя легкие интрижки. Ее вполне устраивало то, что у Сидни имеется опыт по женской части, и она ничего не имела против обогащения его во Франции и Италии. Ее собственные первые ночи с мужем стали настоящим испытанием, и это еще мягко сказано, и как возможному кандидату в женихи Сидни следовало бы знать все, что нужно. Когда-то полное невежество самой Эмили и недостаток опыта у Уильяма ничем плохим не обернулись. Они обучались совместно, и этому способствовала взаимная любовь. Что касается терпения дочери, тут Эмили терзали сомнения. Она была уверена, что Грейс взойдет на брачное ложе такой же невинной, как и сама Эмили, но, познав радости любви и угадывая готовность к ним в дочери, она опасалась, что неудовлетворенность интимными отношениями может оказать разрушительное воздействие на ее брак. Эмили неловко было в том признаваться (и она ни с кем, даже с мужем, не говорила на эту тему), но ей без труда представлялась Грейс в кровати, обнаженная, постигающая то же, что некогда она сама, но это будет возможно лишь в том случае, если партнер окажется на высоте. О таких вещах не говорят, но слышать о несчастьях в жизни друзей и знакомых приходится: беременные девственницы, молодые жены, которые делают только то, что говорят им мужья, девушки, выходящие замуж за мужчин, которые вообще не любят женщин, жены насильников. Упаси Грейс Бог от кого-нибудь подобного. Брак ее должен быть безупречным, ей нужно выйти за мужчину, который станет ей спутником жизни, источником всякого рода развлечений, настоящим партнером в постели, в деторождении. Эмили была отнюдь не лишена чувства юмора и с насмешливой улыбкой признавалась самой себе, что есть только один надежный способ проверить это — самой переспать с кандидатом в женихи, но, даже без учета того, что единственным мужчиной, кто залезал ей под юбку, был Уильям, все равно для такого рода экзаменов уже слишком поздно. При этом забавно было — хотя Эмили и понимала, что есть в этом нечто извращенное, — передавать молодому человеку чашку чаю, вглядываясь при этом в его лицо в поисках намека на то, что бы он делал, возбуди в нем желание ее хорошенькая юная дочь. Единственный вывод, к которому пришла Эмили, заключался в том, что будь она вновь девушкой, отвергала бы притязания молодых людей с внешностью херувимов (она подозревала их в жестокости), с явно короткими носами (по ее теории, у них и другие органы были явно коротки), с длинными ногтями на пальцах рук (они царапаются), а также мужчин, смеющихся по любому поводу (должно быть, что-то скрывают). У Сидни Тейта нос был не слишком велик, но и не явно короток, а скуластое лицо англичанина менее всего делало его похожим на херувима. Эмили также полагала, что подними он руку и оберни ее ладонью к наблюдателю, окажется, что ногти у него не длиннее, чем у нее самой. Ну и, наконец, смеялся он на неуловимое мгновение позже того, как прозвучит заслуживающая такой реакции шутка или разрешится забавная ситуация. И хотя ничего общего между двумя мужчинами не было, Эмили должна была признать, что во всех этих отношениях Сидни — ровня Уиллу Колдуэллу. «Ну что ж, — вздохнула она, — если Грейс достанется такой мужчина, как Уилл, можно считать, что ей повезло. А что еще, кроме удачи, могу я ей пожелать?»