Я вздрогнула, а Алиса заплакала, хотя сомневаюсь, что испугавшись. Скорее уж, в попытке разжалобить, хоть кого-нибудь. Неожиданно разжалобилась Серафима, и притянула девочку к своей груди, к которой Алиса благодарно прильнула, заливаясь слезами. Ситуация была дурацкой, а действия присутствующих для меня непонятными, и я всерьёз раздумывала, как уйти. Отношения в этой семье, явно, были странными.

— Хватит, Марина, — повторил Антон, голос понизил, но тон по-прежнему был впечатляющим. — Не поверю, что ты всерьёз надеялась договориться. Спроси Сергея Владимировича, он тебе расскажет о наследовании по закону. Ни о каких договорённостях речи не идёт.

— Зато идёт о совместно нажитом имуществе. Я докажу, что половина его состояния принадлежит мне. А остальное делите!

— И как ты, интересно, заработала половину его состояния?

— При жизни с её матерью он гроши зарабатывал, а благодаря мне в люди выбился. Мой отец ему деньги на первый магазин дал. Он тебе не рассказывал?

— Нет. Но ты можешь попробовать рассказать это в суде. И попробовать доказать. Я с интересом послушаю. — А мне сказал: — Пойдём. Вечер закончился.

— Серёжа, скажи что-нибудь! — потребовала Марина Леонидовна, но Антон уже вывел меня за руку из гостиной. Правда, ответ я услышать успела. Зарубин спокойно ответил:

— По существу я говорю в суде, Марина.

— В суде? — повторила я с ужасом, едва поспевая за Антоном. Мы из дома вышли и спускались по ступенькам. — Антон, они с нами судиться будут?

— Ещё не ясно. — Он шаг сбавил, вздохнул и куда спокойнее ответил: — Это лишь взрыв возмущения был, ничего конкретного. Думаю, мы сумеем договориться. Пройдёт несколько дней, все успокоятся, одумаются, и говорить начнём по существу.

Он за талию меня обнял, я хмурилась, и Антон коснулся пальцем моего подбородка.

— Всё будет хорошо, вот увидишь.

— Очень в этом сомневаюсь.

— Хочешь, я тебя сейчас поцелую?

Я моргнула, отвлекаясь от своих мыслей, перевела взгляд на его лицо и спросила:

— Зачем?

Из его глаз ушёл соблазн, Антон отступил и переспросил:

— Зачем? — Головой качнул. — Лера, ты такая странная.

Я стукнула его по руке, обидевшись.

— Сам ты странный. — Огляделась. — Где твоя машина?

Он рассмеялся и снова взял меня за руку.

В машине я переживала. Молчала, смотрела в окно, а Антон, видимо, почувствовав моё состояние, даже радио не рискнул включить. А я всё думала о прошедшем вечере. Рано себя надеждой тешила, что смогу наладить с родственниками отца нормальные отношения. Но виноватой себя не чувствовала. Неделю назад, только при упоминании наследства, у меня появлялась мысль о том, что я его не заслуживаю. Я не была любящей дочерью, он не был хорошим отцом, и когда сколачивал своё состояние, обо мне и маме точно не думал, то есть на наше благополучие эти деньги рассчитаны не были, но сейчас… сегодня, многое изменилось. И дело даже не в тоне и обвинениях Марины Леонидовны, не в её упрёках, а в том разговоре между мной и Серафимой, чудаковатой старушкой, которая наверняка и понятия не имела, что сумела найти ту болевую точку в моей душе, надавив на которую, я приняла решение. Неожиданно и молниеносно. Когда она сказала мне, что моя мама, «бедная Оля», так и не вышла больше замуж, и все эти годы вспоминала моего отца — а ведь на самом деле вспоминала и совсем не с ненавистью, как я думала все эти годы, — всё встало на свои места. Я хочу это наследство, чёрт возьми. Я хочу эти деньги, и когда я их получу… Я куплю маме дом. Не такой, как у Марины Леонидовны, нет. Я куплю ей дом, как у Антона, и поселю их там с бабушкой, и они будут жить в комфорте, не думая больше о хлебе насущном. Будут думать только о варенье из вишни и фирменном лечо, которое так любит вся наша многочисленная семья. И которое папа так и не попробовал.

— О чём ты думаешь, Снежинка?

Я вдруг очнулась от своих мыслей, моргнула, поняла, что за стеклом машины уже город в огнях, а у меня в горле горький комок. И я никак не могу его сглотнуть. Задыхаюсь, облизываю губы, а на глазах слёзы выступили. И слёзы эти совсем не от нехватки воздуха.

— Лера.

Я головой покачала, потом подняла руку, чтобы слёзы вытереть. А когда слёзы вытираешь, избавиться от них уже не так просто, они начинают течь непрерывным потоком.

— Малыш.

Я всё-таки сумела сделать вдох.

— Я хочу это наследство, Антон, — проговорила я, глядя за окно, а не на него.

Он руку протянул, но не для того, чтобы дружески похлопать меня по плечу или даже по коленке. Его ладонь легла на мою шею и пригнула мою голову к его плечу. Губы прижались к моему лбу.

— Оно у тебя будет. Обещаю.

Конечно же, просто так этот ужасный вечер закончиться не мог. Нужна была ещё неприятность, оплеуха, так сказать, чтобы у меня в голове зазвенело. Поначалу от поцелуя Антона, который я всё-таки получила после долгих обещаний, а затем ещё сильнее зазвенело, когда я заметила машину Стаса у соседнего подъезда своего дома. Как я не заметила её раньше? Антон вышел из машины, чтобы проводить меня до подъезда, как он выразился, отвлёк моё внимание, и после пары минут бессмысленных уговоров, а точнее, волнующего шёпота мне на ухо, я сдалась, и он меня поцеловал. Как можно было отказаться, когда он обнимал и по спине меня успокаивающе гладил? Правда, по моему убеждению, спина — это та часть моего тела, которая находилась несколько выше, но кто считает, да? И он меня поцеловал, и я растаяла, и, если совсем честно, у меня на душе немного полегчало. Но не настолько, чтобы я пропустила мимо ушей его предложение, поехать к нему. Я тогда отстранилась, посмотрела с укором, а Антон широко улыбнулся и даже рассмеялся под моим взглядом.

— Просто в гости, — заверял он меня, а я недоверчиво прищурилась.

И вот когда голову повернула, почувствовав прикосновение его губ к своей шее, и приметила машину Станислава Витальевича. От Антона отшатнулась, и даже застонала сквозь зубы.

— И что? — спросил он, удивлённый моей реакцией. Тоже посмотрел, а я призналась еле слышно:

— Стас.

Стас, видимо, осознал, что я, точнее, мы его заметили, завёл мотор, и машина стала задним ходом со двора выезжать. Антон хмыкнул, наблюдая.

— Деликатный парень. Вот что значит, интеллигенция. Я бы вышел и по морде дал.

Я лицо рукой закрыла.

— Ужасный день.

— А я?

— И ты ужасный. Когда так себя ведёшь.

— Обычно девушкам нравится.

— Я не обычная девушка, — заявила я, и направилась к подъезду.

— Снежинка!

— Не зови меня Снежинкой! — Я открыла подъездную дверь ключом от домофона и дёрнула её на себя. На Антона обернулась и сказала: — Я чувствую себя ледышкой!