В последний момент на заднее сиденье влезла девушка-шизофреничка, и ее пришлось за ноги вытаскивать наружу. Как отметил про себя Костя, ее ноги, в отличие от мозгов, были в полном ажуре.

Ехать решили более короткой и менее разбитой дорогой через деревню Хорьки. Главврачу было любопытно глянуть, как обстоят дела на соседнем избирательном участке. Костиным мнением он даже не поинтересовался.

А дела у соседей, похоже, обстояли совсем неплохо. В отличие от Петуховщины, Хорьки сияли, словно лагерная зона, в которой администрация проводит повальный шмон. Из распахнутых настежь окон местного сельсовета доносились звуки гармошки и топот пляски.

– Зайдем, – сказал главврач, у которого, похоже, пересохло в горле. Расслышав в общем гомоне молодые женские голоса, он задумчиво добавил: – Что-то давно я не проводил полный гинекологический осмотр.

Костя, сжимавший под мышкой засургученный пакет и оттого ощущавший свою необыкновенную значимость, неосмотрительно согласился на это предложение.

Стол, накрытый для избирательной комиссии в Хорьках, разительно отличался от своего собрата в Петуховщине. Даже жареный молочный поросенок на нем присутствовал, правда, в достаточно растерзанном виде. Что уж говорить о всяких других разносолах!

Ядреные девки, визжа в такт переливам гармошки, высоко задирали ноги. За порядком надзирали крепкие и почти трезвые парни с повязками дружинников на рукавах. Во всех ощущались организаторские способности, непререкаемый авторитет и цепкая хватка прокурора.

Сам он сидел во главе стола за бутылкой коньяка (единственной здесь) и закусывал маринованными грибочками, которые подкладывала ему местная бухгалтерша, дама такая холеная и гладкая, что при виде ее Недорека и Жмуркин невольно облизнулись.

О внешности прокурора сказать можно было только одно – его предком по отцовской линии был Малюта Скуратов, а по материнской – Салтычиха (или наоборот, что принципиального значения не имело).

Заметив вошедших, он кивком головы милостиво подозвал их к себе. Бухгалтерша оставила в покое грибочки и налила три стопки коньяку.

– Как дела? – процедил прокурор сквозь зубы.

– Закончили, – сообщил главврач. – У нас выборщики уже к двум часам проголосовали.

– А у нас к двенадцати, – похвастался прокурор. – И каков же процент?

– Девяносто девять и восемь десятых.

– А у нас девяносто девять и девяносто пять сотых… Ладно, пейте, – сделал он рукой барский жест, словно бы угощал коньяком не государственных служащих, а каких-нибудь кучеров.

Главврач не заставил себя упрашивать дважды, а вот Костя заартачился.

– Не имею права, – сообщил он заплетающимся языком. – Поскольку нахожусь при исполнении служебных обязанностей…

– Пей, я приказываю! – повысил голос прокурор.

Костя в уме прикинул, обязан ли он, инспектор областного Управления милиции, выполнять распоряжения районного прокурора. Получалось, что не обязан. В то же время и раздувать конфликт не хотелось. Прокурор всегда найдет чем досадить милиционеру.

– Воля ваша. – Костя опрокинул стопку, которая после двухсотграммового стакана в руке почти не ощущалась. Коньяк был куда отвратительнее той самогонки, которую ему довелось пить в Петуховщине.

– Давай еще. Дуплись. – На этот раз прокурор наполнил стопку собственноручно.

– Не могу, – опять уперся Костя. – Служебные обязанности… Возможны провокации… Вот, велено стеречь как зеницу ока… – Он продемонстрировал свое засургученное сокровище.

– Значит, заодно и наши бумаги постережешь. – Прокурор залез рукой под широкую задницу бухгалтерши и извлек оттуда на свет божий точно такой же казенный пакет, только с другим номером. – А пока пей. Чтоб потом неповадно было доносы строчить. Дескать, прокурор района организовал массовую пьянку. Если пил с нами, значит, и сам замаран. Больше всех на орехи получишь.

Сраженный такой логикой, Костя живо переправил в свое нутро новую порцию коньяка. К сожалению, она оказалась тем самым детонатором, который привел в действие взрывную энергию самогона, к этому времени уже начавшую постепенно улетучиваться.

Тут же радиола грянула что-то разухабистое. Главврач кинулся в пляс вместе с бухгалтершей. Прокурор пригласил какую-то жеманную девицу в очках. Костя, держа в каждой руке по драгоценному пакету, вытанцовывал свой любимый твист…

Очнулся он уже при свете. Они куда-то ехали. За рулем «газика» сидел прокурор. На заднем сиденье пыхтел главврач, пытаясь провести полный гинекологический осмотр бухгалтерши. Дело пока, правда, ограничивалось верхней частью тела. Освобожденные от кофточки и лифчика груди бухгалтерши мотались из стороны в сторону как маятники. Женщина с такими грудями должна была жить в городе Майами, штат Флорида, а не в деревне Хорьки Волотовского района.

– Где мы? – озираясь по сторонам, слабо пробормотал Костя.

– Подъезжаем к райцентру, – ответил прокурор. Глаза у него были совершенно стеклянные, но руль он держал уверенно.

– Какой сегодня день?

– Понедельник, слава богу.

– Это уже рассвет?

– А ты что – слепой?

– У меня командировка кончается в понедельник… На рассвете…

– Бюллетени сдадим, тогда и закончится твоя командировка.

– А где они – бюллетени? – Костя пошарил вокруг себя.

– Как где? – прокурор сразу сбросил газ. – Они же у тебя были!

– Были, – согласился Костя, проверяя карманы. – Помню… А теперь нет…

– Ах ты, сыч болотный! Ах ты, злыдень! – гадюкой зашипел прокурор. – Да я тебя на всю жизнь в тайгу загоню! Сосну будешь пилить и баланы грузить! Сгною! Молись, чтобы бюллетени не пропали!

Проклятые бюллетени, конечно же, нашлись. Только не в здании сельсовета, где еще вовсю бушевало веселье, а в планшете Жмуркина, который по недосмотру завалился под переднее сиденье «газика».

В управление он явился на рассвете, правда, не в понедельник, а во вторник, за что и получил очередного строгача.

С тех пор на коньяк Костя даже смотреть не мог.

Не счесть способов, которыми можно унизить подневольного человека. За годы службы Костя усвоил это истину крепко-накрепко. Мало тебе позорной женитьбы? Мало постылой работы? Ну тогда съезди подучись немного! Хватани лиха на чужой сторонке! Такова была очередная каверза, которую Быкодеров устроил Жмуркину. И как всегда, все у него было законно, все шито-крыто.

Раз в пять-шесть лет каждый сотрудник милиции, носивший офицерское звание, обязан был проходить переподготовку в специальном учебном центре, которых по стране имелось предостаточно. Вот только дураков, согласных несколько месяцев корпеть за партой да еще вести казарменный образ жизни, было мало. Все, кто мог, любыми путями отлынивали от этого дела. В ход шли и фиктивные справки о болезнях ближайших родственников, и ходатайства непосредственных начальников, и связи в высших сферах, и банальные взятки.