– Отощал? Ты всегда таким был.

– В самом деле? А что ты скажешь на это? – Он придвинулся ближе и зашептал: – У меня теперь постоянная эрекция. У меня и сейчас эрекция.

Мэй тоже понизила голос:

– Что ты мне предлагаешь с этим сделать? Эдвин невольно рассмеялся и ответил шепотом:

– Делай что хочешь, только его не трогай.

– Хорошо, не буду. Обещаю. – И продолжила обычным голосом: – Что я вижу! Ты улыбаешься? Наконец-то это снова ты, Эдвин де Вальв, мой старый знакомый, которого я терпеть не могу. Давай что-нибудь закажем. Есть хочется. Сельдерей и вода без газа не очень-то питательны.

– А что, если это та самая Книга? Что тогда?

– Господи, Эдвин. Опять ты начинаешь…

– А что, если Тупак Суаре сорвал банк? Что, если все числа, все части, все слова соединены в нужном порядке, в нужное время? Словно тысяча обезьян писала тысячу лет. А Тупак Суаре просто нажал на правильные клавиши?

– Эдвин, тысяча обезьян не писала ее тысячу лет. Тысяча обезьян будет писать ее вечность. Теоретически иногда будут случайно появляться «Гамлет» или «Унесенные ветром».

– Или «Что мне открылось на горе».

– Ты полагаешь, эту книгу написали мартышки?

– Конечно, нет. Просто чисто теоретически, если некто написал книгу, где все правильно…

– Эдвин, мартышкам еще долго над ней корпеть. Бесконечно долго.

– Вот именно! Но бесконечность включает в себя все числа. У любого события, которое произойдет – цитирую – «в одно из мгновений бесконечности», одинаковая вероятность случиться через две секунды или через миллион лет. Шансы равны. С математической точки зрения, у мартышки одинаковые шансы собрать «Гамлета» с первой попытки, равно как и с тысячной. Почему? Потому что у бесконечности нет границ, все события равновероятны. Тупаку Суаре удача могла улыбнуться и сейчас, и через миллиарды лет.

– Откуда ты все это знаешь? Я думала, ты не в ладах с математикой.

– Я и не в ладах. Просто вчера вечером смотрел «Звездные врата». Но физика там все равно достоверна. А его имя? Прочитай «Тупак» задом наперед. Что получится? Понимаешь, Мэй? Понимаешь?

– Нет, Эдвин. Не понимаю. Я понимаю только, что ты много работаешь, мало спишь и смотришь плохую фантастику.

– Ну хорошо, а как же теория хаоса? Ты знаешь, что трепет крыльев бабочки в Китае может вызвать тайфун… ну не знаю… где-то очень далеко. А гибель общества может стать результатом как незначительного события, так и серьезного переворота. Скажем, публикации на первый взгляд обычной книги. Бабочка взмахнет крыльями, и в другой части света пронесется тайфун. Теперь понимаешь?

– Знаешь, мне кажется, – философски сказала Мэй, – что надо прикончить эту проклятую бабочку. Сколько же можно вызывать тайфуны, кораблекрушения и землетрясения за сотни тысяч километров? Хочешь решить проблемы мирового порядка, вначале отыщи и раздави эту бабочку. При чем тут Эль-Ниньо? Все дело в проклятой бабочке.

– Мэй, я не шучу. Мы не знаем, какие разрушительные силы, какие серьезные события может вызвать самый обычный и незначительный поступок.

– И почему обязательно бабочка? Можно ведь придумать новую метафору. Отчего бы навозному жуку из Абердина не вызвать внезапное обострение артрита у новозеландских овцеводов? По-моему, образ «бабочки с трепещущими крыльями» давно устарел. Может, ныне арканзасская комнатная муха топит нефтяные танкеры в Мадридском море? Или…

– И чего я тут распинаюсь… – Терпение Эдвина подошло к концу. – Серьезно, Мэй. Я не шучу. У меня плохое предчувствие. В рекламу книги не было вложено ни пенни. Мы не выслали ни одной рецензии – и никто не написал рецензии в ответ. Тем не менее за неделю ее смели с полок. Как это объяснить, Мэй?

– Эдвин, ты прекрасно знаешь, что главный секрет успешной торговли – народная молва. Так книги продаются лучше всего. У тебя может быть прекрасный маркетинговый план, но отсутствие устной рекламы может разрушить лучшие рекламные разработки. Это и произошло, только наоборот. Помнишь «Небесное пророчество»? Автор не нашел дешевого издателя, напечатал за свой счет и продавал с машины у книжных магазинов…

– Но успех пришел не сразу. Понадобились годы, Мэй. А тут лишь пара недель. И никто не ездил на машине и не продавал ее повсюду. Народная молва в чистом виде. Когда книжку резко начали раскупать, Пол из отдела маркетинга провел опрос читателей. Сама знаешь, в отделе маркетинга всегда наготове, ловят последнюю тенденцию и следуют ей. В общем, Пол протестировал читателей «Что мне открылось на горе». Знаешь, что выявил опрос? Ожидания читателей оправдались на сто процентов. Сто процентов, Мэй.

– Эдвин, ты что – веришь исследованиям маркетологов?

– Я спросил Пола: «Неужели прямо сто процентов? Это невозможно с точки зрения статистики. Сколько людей ты опросил? Десяток?» «Нет, сотни. Тысячи. Мы включили опросник в последний тираж». Обычно ответы присылают процентов десять читателей, если повезет. А тут знаешь сколько? Все. Все до единого. И тут Пол говорит: «Конечно, не совсем сто процентов. Мы округлили. Если быть точным, то девяносто девять и семь десятых процента». И знаешь что, Мэй? Меня эти девяносто девять и семь десятых процента пугают больше, чем сто. Не знаю почему, но это так.

– И что, Эдвин? Значит, книга понравилась людям. Не понимаю, что тебя так тревожит. Что плохого может случиться? Люди счастливы и довольны. Что здесь такого?

– Не знаю. Но что-то здесь не так. Это ненормально.

– Счастье – это ненормально?

– Да, ненормально. Я все-таки редактирую книги по самосовершенствованию. Я в них разбираюсь. Каждый чего-то ищет, но никогда не находит. Все нуждаются в помощи. Или, по крайней мере, так думают. Я знаю, потому что сам такой.

– Что ж… – Мэй опустила руки под стол, ее голос понизился. – Может, тогда я помогу тебе справиться с эрекцией?

И крепко сжала его член, чем удивила и себя, и Эдвина.

Вихрь гормонов принес их в квартирку Мэй. Комната оказалась под стать хозяйке – повсюду эксцентричный беспорядок. Книги, кошачьи игрушки, бисерные занавески на дверях. В углу даже стояла механическая печатная машинка.

Эдвин и Мэй неистово сплелись руками, ногами и губами, а кошка осуждающе взирала на них. Все происходило так поспешно и беспорядочно, что совершенно перепуталось – они едва начали целоваться, как внезапно обнажился мягкий и объемный бюст Мэй. Она уже притянула Эдвина к себе, лаская его член, а он еще не сбросил ботинки. И теперь Эдвин – одна нога в ботинке, другая в носке – пытался удержать равновесие на коврике, который выскальзывал из-под ног всякий раз, как он делал движение вверх почти в жеребцовом экстазе. Его пальто застряло на голове, застежка часов запуталась в волосах Мэй, ее колготки обмотались вокруг лодыжек. Режиссура действа оказалась неважной. В общем, далеко не так изящно, как соитие в кино. Они скатились с футона, провели минуту страсти на стопке журналов, снова откатились на футон, неловко тычась коленями в ноги друг другу и неуклюже меняя позы. Один раз Эдвин провел языком по обнаженной плоти и обнаружил, что это его собственное плечо.