Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что «потом»? – спросил он, застыв в дверях. – У нее какие-то планы? Не замуж ли она задумала выскочить?
Эмили заулыбалась.
– А что это ты так покраснел? Неужели заревновал? – Она добродушно засмеялась.
Герберт сильнее смутился.
– Пойдем на кухню, там поговорим, – матерински ласково похлопав его по плечу, проговорила Эмили.
Находиться в кухне Пауэллов доставляло удовольствие любому, кто в ней оказывался. Каждый предмет здесь, даже, казалось, потолок и стены, так и дышал домашним уютом и теплом.
Герберт уселся на плетеный стул у окна, подумав вдруг о том, с каким огромным удовольствием входил бы в свою кухню, если бы в ней царствовала заботливая хозяйка типа Эмили. Пусть даже не такая мастерица готовить. Ему представилась Дебора в простом домашнем платьице и тапочках, и от того, насколько мечта показалась неосуществимой, защемило грудь.
– Так что Деб затеяла? – как мог спокойно спросил он.
Эмили, уже занявшаяся приготовлением чая, взглянула на него.
– А тебе она разве ничего не сказала?
Герберт покачал головой.
– Удивительно, – пробормотала Эмили. – Вы ведь все секреты друг друга знаете.
Герберт пригорюнился.
– Вчера Деб почти со мной не разговаривала, – проворчал он. – Была слишком увлечена общением с новым другом.
Эмили лишь окинула его беглым взглядом, но спрашивать ни о чем не стала.
Герберту сделалось совестно. Опять ты за свое! – пристыдил он себя мысленно и поспешил исправить оплошность.
– Вообще-то она ради меня же старалась. Хотела свести меня с одной… вертихвосткой.
Эмили внимательно на него посмотрела и кивнула, давая знать, что с интересом слушает, но опять не полезла с вопросами, не выказала пустого любопытства или, напротив, рассеянности.
– Виноват во всем я один, – сознался Герберт мрачным голосом. – Почти целый год воображал, будто в эту вертихвостку безумно влюблен, Деб все уши о ней прожужжал. Вот она и задумала устроить специально для нас двоих праздник. То есть чтобы после него мы навсегда сошлись и все такое…
Эмили поставила на стол чашки с чаем и блюдо с печеньем, а Герберт, сделав глоток, рассказал о том, как страшно обманулся в Фионе.
– От этого ты и страдаешь? – осторожно и с участием поинтересовалась Эмили.
Герберт покачал головой.
– Нет, вовсе не от этого… – Он спохватился. – Так что Деб задумала? Вы ведь так и не сказали.
– Переехать отсюда, – сообщила Эмили, и на ее лицо легла тень. – Я перечить, естественно, не буду, но представляю, как стану по ней скучать.
– Переехать? – переспросил Герберт. – Не к Кейджу ли?
– Кейдж? Это тот коммерсант, у которого Дебора недавно взяла интервью?
– Он самый, – пробурчал Герберт, в который раз проникаясь к Кейджу кипучей злобой и в который раз сурово себя за это одергивая.
– Дебора была под впечатлением от встречи с ним, – задумчиво сказала Эмили.
– Которой? – мгновенно спросил Герберт.
Эмили пожала плечами.
– Я знаю только об одной. Очевидно, о самой первой. – Она никогда не совала нос в дочерины дела, но если Дебора сама изъявляла желание чем-то с ней поделиться, была готова как угодно долго ее слушать, пыталась помочь.
Прекрасная была бы теща! – подумал вдруг Герберт и, сам от себя такого не ожидая, выдал:
– А как бы вы отреагировали, если бы узнали, что в недалеком будущем я стану вашим зятем?
Эмили чуть не выронила из руки чашку с горячим чаем.
– Это шутка?
– Всего лишь вопрос, причем совершенно ни на чем не основанный, – протараторил Герберт, снова покраснев. – Так, стукнуло вдруг в голову, вот я и спросил.
Эмили протянула руку и с улыбкой потрепала его по волосам.
– Я такому зятю была бы несказанно рада.
– Серьезно? – Герберт испытующе посмотрел в ее веселые добрые глаза.
Эмили качнула головой.
– Еще бы не серьезно! Я такими вещами шутить не умею, знаешь ведь.
Герберт кивнул.
– Знаю, – протянул он. – А Деборе в качестве мужа я, как вы думаете, подошел бы?
Эмили шире улыбнулась и пожала плечами.
– Ну этого я не могу сказать. Спроси у нее.
Герберт махнул рукой.
– Да это я так, – повторил он.
Дни потянулись нескончаемой серой чередой. На работе Фиона метала в Герберта взглядом огненные стрелы, но он их не видел, не замечал больше и саму бывшую пассию. Как-то раз она даже попыталась снова заявиться к нему в кабинет во время перерыва, но он остановил ее на пороге:
– Прости, я слишком занят.
Дозвониться до Деборы все не получалось. Впрочем, что он мог ей сказать? Они не поссорились, он ни в чем явном перед ней не провинился. С чего следовало начать беседу? С объяснения в любви? Она подняла бы его на смех.
Поначалу он надеялся, что она непременно объявится, чтобы узнать, сложилось ли у него с Фионой. На это можно было ответить, так, мол, и так. Ошибся, каюсь, пришел к удивительному выводу… И перейти к тому, что занимало его теперь день и ночь. Но Дебора так и не позвонила, будто забыв про него или слишком от его проблем устав.
В этом-то все дело! – думал он, изъедая себя упреками. Она захотела отдохнуть от тебя, потому и исчезла. Ты надоел ей до чертиков, еще и смеешь на что-то надеяться! Оставь глупые мечты, учись жить без нее!
Как? Жизнь без Деборы казалась карикатурой, фальшивкой, недоразумением. Он безгранично мучился, а однажды вдруг надумал и сам уехать. Не откладывая вопрос на потом, он сразу встал из-за стола и направился к шефу.
День близился к вечеру. Дэниел Осгуд сидел, как обычно, в окружении вороха бумаг.
– Можно? – спросил Герберт, приоткрыв дверь.
Осгуд поднял глаза.
– А-а, Герберт! Входи, входи! – Он снял очки и потер утомленные от работы глаза. – Что у тебя? Какие-то проблемы с образцами?
Герберт покачал головой.
– С образцами – никаких, – сказал он, садясь на стул напротив босса. – У меня неприятности личного характера.
Осгуд насупил седые кустистые брови.
– Я каким-то образом могу помочь?
– Да, – решительно ответил Герберт. – Переведите меня в Хьюстонский филиал.
Брови Осгуда подпрыгнули вверх.
– Из Вашингтонского в Хьюстонский? Не понимаю. А при чем здесь твои личные неприятности?
Герберт взглянул на него с мольбой, будто в нем одном видел свое спасение.