Атце захихикал, тихонько закряхтел и заскрипел, а вышибала, с прической «конский хвост» и маленькой бородкой клинышком, меланхолично кивнул. Его лицо, казалось, вдруг посерело, желваки заходили ходуном, и он до крови закусил губу, глядя куда-то вбок, может, на дверь, прежде чем молниеносно выбросил вперед толстый конец кия с металлическим набалдашником, зажатый до того в кулаке с татуировкой.

Хозяйка скрылась, Кулле вскочил и бросил ему и его дружкам в лицо поднос с пустыми бокалами. Закачалось световое пятно, отбрасываемое лампой. Подобно проливному дождю, со стола посыпались мелкие осколки тонкого стекла вперемешку с пеплом, а из его бороды полетели брызги слюны, когда он громко заорал:

— Бог один на всех, вы, набитые трухой мешки! И шайсе для меня не оскорбление! Я и есть шайсе. А ну давай подходи!..

Де Лоо и Клапучек тоже встали, а Эмиль сопел, промокая лицо бумажными салфетками, которые ему подавал Бернд, и бросал их на стол. Никто не успел оглянуться, как началась потасовка, Эмиль все качал головой и недоуменно смотрел на всех, словно искал свое отражение в их лицах. Но не мог уже ничего разглядеть вокруг себя, кроме разъяренных глаз. Сквозь нервно пульсирующую красную пелену ему капали на подбородок кровь и слезы, когда он вместе с Кулле врезался в толпу дерущихся, в свалку из быстро мелькающих кулаков, сапог, стульев, моментально превратившихся в щепки. Резкие выкрики, поломанные кии. Хозяйка, зажав телефонную трубку между ухом и плечом, тащила на себя обеими руками ящик с выручкой из кассы.

Бернд выбежал на улицу. Гарри рванул на себя гардину, встал на скамейку и, размахивая ею, словно флагом, бил карнизом налево и направо, куда ни попадя, по клубку тел. Кто-то схватил у стойки высокий табурет и крутил его у себя над головой, задев в конце концов вазу на полочке, — осколки и тряпичные цветы посыпались на сцепившихся мужчин, большинство из которых только подняли плечи и закрыли лицо руками.

А Де Лоо оборонялся от маленького человечка в робе каменщика, тот шатался из стороны в сторону, едва держась на ногах, но, высунув язык, бешено молотил Де Лоо кулаками, во всяком случае, пытался это сделать. При этом он все время терял равновесие, плевался, ругался, и, чтобы он не грохнулся на пол, Де Лоо ловил его удары, подставляя под его кулаки свои ладони, только раздавались громкие шлепки. Наконец он ушел от него в бильярдную, где один из вышибал загнал Клапучека в угол и пытался ударить его коленом в лицо. При этом сам он покачнулся и повалился на бильярдный стол, стоило Де Лоо рвануть его за ворот куртки. Тогда Клапучек зажал его голову в клещи, сдавил шею и прижал к столу, перевернув лицом вниз, и только после этого отпустил его, оставив блевать на зеленое сукно.

— Уходим отсюда! — крикнул Де Лоо, но Клапучек отрицательно покачал головой и стал оглядывать вокруг себя пол, прокладывая обеими руками дорогу среди дерущихся. И тут же опрокинул маленького каменщика.

— Мои очки!

Громила в кожаной куртке держал над головой на вытянутых руках глазурованную верхушку печи, стоявшую до того в виде украшения на полке. Сдвинутые мохнатые брови мешали ему смотреть по сторонам, и поэтому он медленно продвигался сквозь орущую толпу, дравшуюся под всполохи музыкального автомата, Клапучек, наткнувшись на него, замер на мгновение, глядя как на каменное изваяние, но потом продолжил свои поиски, обшаривая глазами пространство между башмаками и ножками столов.

— Я не смогу смотреть без очков телевизор!

Дерущиеся набились в тамбур, а с Херманплац уже неслось завывание полицейских сирен, и какая-то женщина с восторгом истошно визжала. Тротуар был залит ярким светом, отбрасываемым вывеской заведения, Кулле держал в руках стеклянные пивные кружки и размахивал ими в воздухе, освобождая себе пространство и ограждая себя от нападавших на него троих громил. Когда Де Лоо оттеснял одного из них в сторону, костлявого парня с кольцом в носу, он почувствовал сильный удар в грудь и нанес наугад ответный удар. При этом поранил себе в кровь пальцы и принялся от боли трясти ими, с шумом втягивая промеж зубов воздух.

— Взгляни-ка туда, — сказал Клапучек и показал на припаркованную машину. На заднем сиденье стояла клетка с попугаями, некоторым птицам удалось выбраться, и они порхали по салону. А на крыше автомобиля лежали его очки.

— Значит, все-таки есть порядочные люди! Не перевелись еще!

В этот момент Де Лоо сильно ударили по почкам, а когда он повернулся, его ударили еще и под дых. Крик Клапучека слышался ему откуда-то издалека, словно тот летал над крышами, а сам он повалился на спину, но боль чувствовал только от впившихся в тело острых черепков и осколков стекла, и лишь последующий удар, пришедшийся точно в бровь, отозвался звоном в голове — он стукнулся затылком о брусчатку, а дома, фонари и автомобили, потеряв осязаемые очертания, поплыли от него в никуда.

Когда он снова открыл глаза, рядом с ним лежал парень с «конским хвостом». Голова запрокинута, затылок в водосточной канаве, парень громко храпел, впереди на штанах большое мокрое пятно, майка разодрана, кожаный нагрудный карман наполовину оторван. Де Лоо попытался встать, уцепившись за нижний край висевшей на фонарном столбе мусорной корзины, но дно оторвалось, и на него посыпались пустые пивные банки, перемазанные бумажные тарелки и надкусанное яблоко, а по тротуару на него медленно надвигался амбал с печным украшением над головой, оглядываясь по сторонам в поисках жертвы. Его длинная тень напоминала известный колосс античных времен перед входом приплывших в конечную гавань кораблей, и Де Лоо, передвигаясь на пятой точке, сполз поскорее с тротуара, укрывшись среди машин. На поясе лежавшего без сознания парня зазвонил мобильный телефон.

Примчались большие зелено-белые патрульные машины с отрядами полицейских, и те забрали последних драчунов, Эмиля тоже нигде не было видно. Несколько скрюченных фигур ползало со стонами между осколками стекла и ножками поломанных стульев и табуретов; Де Лоо ощутил чью-то ладонь на своей руке, он встал на колени, почувствовав, что кто-то тащит его между бамперами машин на себя. Он услышал, как тяжелая керамическая плита с грохотом проломила крышу одного из ментовозов, и увидел еще, как несколько полицейских бросились с дубинками наперевес — те вспыхивали в отблесках лучей светящейся вывески — и ворвались внутрь заведения.

Женщина что-то сказала, но он не понял что, однако подчинился ей и не сводил больше глаз с ее мелькающих икр, боясь потеряться. Но она шла очень быстро, слишком быстро для него, и он остановился, потирая лицо руками. Улыбнувшись, она подхватила его под руку и потащила в сторону от магистрали. Перед подъездом, слабо освещенным только табличками с фамилиями возле дверных звонков, он опустился на коврик, прислонился к двери и закрыл глаза. Он почувствовал себя совсем плохо и принялся хватать ртом воздух.

— Как тебя зовут-то? — пробормотал он.

Маленькая собачонка лизала его пораненную руку.

Тишина. За кустами на дамбе вдоль канала бесшумно скользил по воде прогулочный пароходик «Белого флота»[37]в полной темноте и без пассажиров. Двое кельнеров носили подносы, уставленные пустыми бокалами и пепельницами, на камбуз, а с поручней свисали вниз гирлянды цветов, волочась по воде. Нос судна бесшумно разрезал поблескивавшие волны, разбегавшиеся от пароходика в обе стороны к берегам, и как бы ни были ярко освещены столики, как ни сверкали плафоны на потолке салона, золотившие черно-зеленые массы воды, в находившейся наверху застекленной рубке рулевого было темно, несмотря на то что зачастую она впритык проходила под арками мостов, и присутствие рулевого выдавал только огонек его сигареты.