Все было нормально. Она ожидала дедовщины, но сестра Крамер назначила ее ухаживать за более спокойными пациентами. Джоселин особенно нравилась миссис Смолл из палаты 214— ее деменция прогрессировала до такой степени, что рассказы менялись изо дня в день. Но с определенной периодичностью пожилая женщина рассказывала о том, как они с мужем ездили на рыбалку, и Джоселин внимательно слушала, обтирая пациентку губкой или уговаривая ее позавтракать. Ей было интересно, где сейчас мистер Смолл: умер или бросил эту несчастную душу? Джоселин в свое время наблюдала, как ее бабушка стала жертвой той же болезни. Она оказалась единственным членом семьи, который пытался с ней общаться в тяжелые моменты обострений, в те дни, когда бабушка забывала Джоселин, иногда пугаясь настолько, что это переходило в слепую злость.

Это и подтолкнуло Джоселин к сестринскому делу: ощущение несправедливости, убеждение, что никто – неважно, насколько он больной или старый, – не заслуживает того, чтобы проходить через подобное в одиночестве.

Джоселин проверяла график посещений каждое утро и в конце смены, но к миссис Смолл никто не приходил.

«Каждый раз расстраиваюсь», – подумала она этим вечером, закрыв переплетенный журнал посещений и вежливо улыбнувшись проходящей медсестре. Миссис Смолл оставалось только с нетерпением ждать, когда Джоселин придет, чтобы послушать ее истории и посмеяться в нужных местах.

К тому времени, как девушка добралась до своего этажа в общежитии, Мэдж уже спала. Джоселин пришлось собрать всю оставшуюся энергию, чтобы снять униформу, брызнуть на лицо водой в общей ванной, почистить зубы и доплестись обратно до комнаты. Возле ее кровати стояла стопка непрочитанных книг. Едва ее голова коснулась подушки, девушка погрузилась в глубокий сон.

Джоселин казалось, что крики слышатся ей во сне, пока они не стали настолько резкими и громкими, что у нее начала раскалываться голова.

Медсестры жили на этаже, который располагался под этажом для врачей и над этажом санитаров и разнорабочих. Зажатое между ними сестринское общежитие, казалось бы, было отличным тихим местом.

Джоселин подскочила на кровати, будто ее дернули за нитки, как марионетку. Снова послышались крики, такие пронзительные и явные, что она окончательно проснулась. Девушка считала, что ей повезло жить в одной комнате с Мэдж, которая всего лишь немного сопела и спала как убитая, закрыв большие красивые, как у киноактрисы, глаза цветочной маской. Теперь же ей хотелось, чтобы Мэдж не спала, чтобы можно было посоветоваться с ней.

Крик никак не повлиял на сладкий сон Мэдж.

Но Джоселин уже окончательно проснулась. В голове пульсировала боль – частично от усталости, частично от шока из-за крика, прервавшего ее сон. Она плотнее закуталась в хлопковый домашний халат и опустила согревшиеся под одеялом ноги на ледяной линолеум. По телу пробежали мурашки. Джоселин посмотрела на маленькие синие часы на прикроватном столике. Два часа ночи. Ради бога, ей нужно получше выспаться перед очередным невероятно тяжелым днем.

Это не место для слабонервных.

– И правда… – пробормотала она, подойдя к окну.

Решетки на окнах были даже в комнатах персонала, и сегодня через них Джоселин видела низкие тучи и ливень, который начался еще днем. Земля перенасытилась влагой и стала болотистой – когда-то яркая клумба тюльпанов превратилась чуть ли не в яму с прибитыми дождем цветами, напоминая остатки праздника.

По крайней мере можно было что-то увидеть при свете луны. Их комната была маленькой и плохо меблированной. Мэдж уже повесила несколько картинок из журналов над кроватью, а предыдущий жилец оставил керамическую статуэтку Минни Маус на подоконнике. Краска на ней облупилась, так что Минни выглядела так, будто выстояла несколько раундов против Шугар Рэй Робинсона. Джоселин взяла статуэтку, улыбнувшись в ответ на ее застывшую кривую улыбку, провела большим пальцем по лицу Минни, и с него отшелушилась дешевая краска, тут же прилипшая к коже девушки.

Джоселин вздрогнула от очередного крика, донесшегося из лечебницы, и статуэтка выскользнула у нее из рук. Минни Маус тяжело упала на линолеум. Джоселин наклонилась и, подхватив статуэтку, осторожно осмотрела, надеясь, что трещина на голове, которая словно отражала ее собственную мигрень, не поползет дальше.

– Черт… – прошептала она и поставила статуэтку на прикроватный столик.

Вздохнув, Джоселин завернулась в халат и, подойдя к кровати Мэдж, попыталась разбудить подругу. Мэдж что-то проворчала и отмахнулась, затем перевернулась на другой бок и продолжила посапывать. Пожалуй, нечестно отбирать у нее такой необходимый сейчас сон.

«И вообще, это же лечебница для душевнобольных», – напомнила себе Джоселин. У пациентов могли быть всякого рода болезни. В том числе самые страшные. Те, которые нельзя вылечить бинтами и швами или таблеткой аспирина.

Но ее беспокоило то, что крик был детский.

К этому времени Джоселин уже изучила вестибюль и этажи с отделениями вдоль и поперек, но звук был такой, будто кричали где-то очень далеко. Она помедлила у двери. Наверняка к девочке уже направили санитаров. Медсестры, вероятно, уже там, пытаются сделать все возможное, чтобы успокоить ее и помочь снова уснуть.

И все же… Джоселин представить не могла, как можно сейчас вернуться в постель. Не важно, что сказал главврач Кроуфорд, – ей хотелось помогать людям. Она должна была помогать людям. Ее мать называла это призванием, но Джоселин знала, что это на самом деле – навязчивое желание.

Она достала из шкафа свитер и надела его поверх пижамы, оставив аккуратно свернутый халат в изножье кровати. Ее обувь была такой же ледяной, как и ноги. Вздрогнув от холода, Джоселин осторожно выскользнула в тускло освещенный коридор.

***

По мере того как она спускалась по этажам больницы, коридоры становились все темнее. Джоселин обхватила себя руками за плечи и двигалась маленькими осторожными шагами. Смешно быть такой напуганной. Это просто больница, которая не так уж и отличалась от знакомых коридоров, где она проходила обучение, и от старшей школы до этого. Хотя в этих учреждениях она надолго не задерживалась. Она рано закончила учебу. «Гениальный разум, – говорил ее куратор. – Невероятные способности!» Она хотела стать врачом, но так мало женщин допускали к этой работе, что подобная цель казалась пустой тратой времени. Работа медсестры была второй в списке желаний. Возможно, нынешнее положение вещей когда-нибудь изменится и она вернется в университет, чтобы потом применить свои невероятные способности на практике. А пока эти способности привели к тому, что она окончила школу экстерном, выпустилась с дипломом медсестры и оказалась здесь.

В Бруклине.

В вестибюле можно было немного отдохнуть от холода и темноты. Лампы с живым, теплым светом горели здесь круглосуточно, освещая зал ожидания с чистыми синими стульями и сложенными стопками журналов. В этот час возле регистратуры было пусто, только молодой санитар с волосами песочного цвета, опершись подбородком на руки, дремал за окошком для выдачи лекарств.