В глазах у Дианы заблестели слезы.

Иван, словно очнувшись, заметил эти слезы в ее глазах, увидел, что она в спортивном костюме и в кроссовках, с непокрытой головой. Стоит и сжимает в руках ненужную теперь уже серую вязаную кофту, кусает губы, а пальцы рук у нее белые.

Ему снова, как в спортивном зале полчаса тому назад, вдруг захотелось назвать ее Динкой и на «ты» и прикоснуться к побелевшим пальцам, разжать их и согреть, спрятав в своих ладонях.

Но вместо этого он только сумел произнести:

— Не плачьте, Диана.

Она кивнула в ответ и спросила:

— Как вы думаете, Иван, с ней… что-нибудь серьезное?

— Думаю, с ней все в порядке. Знаете, я в детстве тоже занимался спортом. Плаванием. Но у нас тоже были «сухие» тренировки в спортивном зале, и такие вот травмы случались довольно часто… Но в результате ничего страшного не происходило. Выяснялось, что это просто ушиб, на месте удара вырастала шишка — и все. Ну, в крайнем случае это было легкое сотрясение мозга…

Иван врал — безбожно и напропалую. На его памяти не было никаких таких случаев ударов головой о скамейку. Спортивное плавание вообще не травматичный вид спорта, и единственной травмой, полученной на его памяти, была травма Гоши Голубева, который сиганул с шестиметровой вышки без разрешения тренера и ударился животом о воду.

— А то, что она потеряла сознание? Знаете, я тоже всю жизнь спортом занималась. Но на моей памяти никто ни разу не терял сознания. Руки-ноги ломали, шишки набивали — это было. Но вот чтобы потерять сознание…

Дверь кабинета приоткрылась. Пожилой врач в белоснежном халате жестом пригласил войти. Переглянувшись, они решили, что нужно заходить в кабинет вдвоем. Одному Ивану там делать было нечего, поскольку он все же лицо в определенной степени постороннее. А отпустить Диану одну он не мог.

Поэтому они вошли вдвоем и остановились напротив стола, заваленного бумагами и рентгеновскими снимками. За столом сидел Аркадий Борисович, отец Юрки Трепакова, который знал Ивана с детства.

— Вы присаживайтесь, молодые люди. — Аркадий Борисович жестом указал на стул. Непонятно было, каким образом они могли уместиться на этом стуле вдвоем. Диана села, а Иван продолжал стоять рядом с ней, готовый в любую минуту прийти на помощь.

Хотя помощь его и не понадобилась. Диана, несмотря на бледность и испуганный вид, совершенно четко ответила на все вопросы и даже относительно точно назвала время, в течение которого Светка находилась без сознания. На заполнение медицинской карты ушло минут пятнадцать.

— Доктор, скажите, что с ней? — не выдержала Диана. — Вы ведь можете дать какое-нибудь предварительное заключение на основании…

— Предварительное заключение дать пока не могу. Если она в течение пяти-десяти минут не придет в себя, значит, внутренняя травма серьезная. Если очнется… Впрочем, давайте подождем результатов электроэнцефалографии и компьютерной томографии.

Загадочное и труднопроизносимое слово «электроэнцефалография» подействовало как успокоительная таблетка. Слово было серьезным, важным и очень специальным.

— Минут через сорок зайдите ко мне в кабинет. Думаю, смогу сказать что-нибудь более конкретное. Хотя, поскольку видимых признаков перелома костей черепа нет, будем надеяться, что это всего лишь сотрясение.

Эти сорок минут протяженностью почти что в сорок лет они провели в больничном холле, сидя в деревянных креслах с откидными сиденьями и общими подлокотниками. Точно такие же кресла из ДСП раньше стояли во всех школьных актовых залах и в некоторых кинотеатрах — пропитанные олифой и покрытые лаком, широкие, жесткие и очень неудобные кресла.

В холле пахло лекарствами и пылью. На стенах, покрашенных голубой краской, висели популярные медицинские плакаты. Слышались голоса, и изредка пробегали по коридору, стуча тонкими каблуками, медсестры. Наверное, все больницы похожи одна на другую.

Некоторое время они молчали. Иван испытывал неловкость от этого молчания, но просто не знал, что сказать. Диана же как будто вовсе его не замечала, сидела в деревянном кресле прямо, скрестив на груди руки и уставившись неподвижным взглядом в одну точку.

— Диана… — Он наконец нарушил молчание, которое становилось невыносимым.

Она подняла глаза и в первую секунду будто бы даже немного удивилась, увидев его рядом. Он уже ожидал от нее привычного вопроса «Вы что, меня преследуете?» и возмущенного шипения, но она ничего такого сказать не успела, потому что быстро его вспомнила и даже улыбнулась ему.

— Спасибо вам. Если бы не вы — не знаю, что бы я делала. Пришлось бы «скорую» вызывать и ждать ее потом целый час.

— Меня не за что благодарить.

— Ну да. На вашем месте так поступил бы каждый. — Она усмехнулась и объяснила: — Я пытаюсь шутить, вы заметили?

— И правильно делаете. Вот увидите, все будет нормально.

— Не понимаю, как это могло случиться. Светка вообще очень техничная, за последние полгода даже с бревна ни разу не упала. И тут вдруг… Вроде и разбег у нее был правильный, и толчок… Не понимаю.

— Наверное, нужно будет позвонить ее родителям.

— Родителям. Ох, родителям… — Она горестно вздохнула. — Знали бы вы, что там за родители. Одна мать, да и та хуже мачехи. Светка сколько раз на тренировку с синяками приходила. Бьет она ее, когда напьется. Представляете? Своего ребенка… Да пусть бы даже и чужого…

— Жалко. Она, кажется, очень способная девочка.

— Очень. Вы даже не представляете, насколько способная. Правда, лентяйка. Если бы ей еще трудолюбия чуть-чуть — тогда для нее все пути открыты.

— Маленькая еще, наверное, поэтому не понимает.

— Наверное…

Они сидели, соприкасаясь плечами, в жестких и неудобных деревянных креслах и разговаривали про Светку. Изредка бросая взгляд на лицо Дианы, Иван каждый раз ловил себя на мысли, что сейчас это лицо снова кажется ему незнакомым. Не таким, каким он видел его прежде. Юрка тогда в разговоре в шутку назвал ее многоликой — а ведь так оно и было. Впервые ее увидев, Иван подумал, что она совсем девчонка, что ей не больше восемнадцати. Теперь, при тусклом освещении больничных ламп, встревоженная и озабоченная, она выглядела на свой возраст и даже чуточку старше.

И от этого почему-то ужасно хотелось пожалеть ее. Притянуть к себе, прижаться к макушке губами и прошептать: «Успокойся, Динка». Он чувствовал нутром, что это несправедливо, что такого не должно быть, чтобы в двадцать шесть лет женщина выглядела на двадцать восемь. Не должно в таком возрасте быть на лице вот этой тонкой, едва заметной, но все же морщинки поперек лба. Не должно быть такой горечи во взгляде. И еще что-то неуловимое заметил сейчас Иван в этом взгляде. Какое-то неуместное и странное смирение с судьбой. Такие взгляды бывают у пожилых людей, в течение прожитых лет успевших убедиться в том, что бороться с судьбой бесполезно.