— Не беспокойтесь, — заверила ее Энни, — я ничего не скажу.

Слова Эдвины повисли в тишине, словно перезревший плод, готовый с треском разорваться. Бэнкс и раньше чуял, что Сильберт ведет двойную жизнь, но думал, что это как-то связано с его интимной жизнью. Он даже допускал, что тот может быть преступником. Но шпионаж… полная неожиданность. Это полностью меняло всю картину, хотя пока Бэнкс и не очень понимал, как именно. Начинать надо было с Эдвины, срочно разузнать у нее все подробности. Тем более она сразу же пожалела, что проговорилась. Бэнкс это чувствовал.

— Не надо было мне вам говорить, — подтверждая догадку Бэнкса, сказала Эдвина. — Это только все запутает.

— Или, наоборот, многое разъяснит, — возразил Бэнкс. — Зря вы скрывали. Вы же не знаете, насколько это может быть важно. Долго это продолжалось?

— Что именно? — не поняла Эдвина.

— Шпионская деятельность.

— А-а-а. Собственно, всю его сознательную жизнь. Сразу после окончания университета это и началось. — Эдвина вздохнула, пригубила джин с тоником и зажгла очередную сигарету.

Бэнкс только сейчас заметил, какие желтые у нее пальцы.

— Его отец, Седрик, во время Второй мировой войны служил в военной разведке. По-моему, шпион из него был препаршивый, но он все-таки умудрился выжить. Он поддерживал контакт со многими своими сослуживцами.

— Он и после войны работал в разведке?

— Нет, что вы! Седрик был таким жутким эгоистом, он не посвятил бы Родине ни дня своей жизни, если бы его не призвали. Он постоянно устраивал какие-то аферы, пытался заниматься бизнесом. У него то и дело возникали довольно экзотические проекты, но, как это ни прискорбно, мой обворожительный и незабвенный супруг до самой своей смерти ни в чем так и не преуспел. В жизни его привлекали лишь быстрые машины и еще более резвые любовницы. В те годы разводы еще были редкостью, и мы продолжали жить вместе, пытаясь сохранить видимость благополучия. Но если бы не та авария, я бы все равно долго не выдержала. Когда он разбился, с ним была какая-то девица. На ней, кстати, не было ни царапины. — Эдвина взглянула на Бэнкса. — И за это я ее всегда ненавидела. Но я вовсе не хотела, чтобы она умерла, а он выжил. Меня вполне бы устроило, если бы погибли они оба. — Заметив удивленный и немного испуганный взгляд Бэнкса, она быстро добавила: — Нет-нет. Я к этой аварии не причастна. Даже при всем желании я бы не смогла сорвать тормоза, или что там обычно с ними делают. Я этого не умею. Короче, никого я не убивала. Просто смерть Седрика подвела черту под значительным периодом моей жизни, и эта черта была бы более жирной, если бы вместе с ним умерла и та глупая шлюха. Вы даже не представляете, какое унылое я тогда влачила существование. Седрик погиб в конце октября пятьдесят шестого, задолго до создания «Вивы» и «свингующих шестидесятых», в разгар Суэцкого кризиса. Седрик вложился в нефтедобычу, а Суэц был главным каналом, по которому возили нефть. Мой муж был верен себе — спустил все деньги в самый критический момент. В общем, не самые лучшие времена. Моей единственной отрадой был Лоуренс.

Бэнкс заметил, что на глаза Эдвины навернулись слезы, но невероятным усилием воли она взяла себя в руки.

Солнце припекало Бэнксу щеку, и рубашка противно липла к спине.

— А что насчет шпионской деятельности? — как можно мягче спросил он. — С чего это началось?

— Ах да. Однажды ко мне пришел бывший сослуживец Седрика, Дики Хоукинс, спросил, как я отнесусь к тому, что он завербует Лоуренса. Вы только представьте! На дворе шестьдесят седьмой год, а Лоуренс на последнем курсе в Кембридже. У моего сына выявились недюжинные способности к языкам, особенно к русскому и немецкому, и еще он живо интересовался политикой. И спортом, разумеется. «Битлз», марихуана и сексуальная революция прошли мимо Лоуренса. Он был таким консервативным, таким домашним! Пока другие ребята охотились за очередным битловским альбомом, он бегал по холмам, играл в военные игры с кадетами и собирал коллекцию орденов — вовсе не для того, чтобы потом продать их хиппарям на Карнаби-стрит. Каким-то чудом все сумасшествия того времени обошли Лоуренса стороной.

— Наверное, секретные службы не сразу решились привлечь Лоуренса, — заметил Бэнкс. — Учитывая ваш тогдашний образ жизни.

Эдвина рассмеялась:

— Ну, я тогда только начинала, но вообще-то вы правы, мне надо было завоевывать популярность. Знакомые у меня были самые разные. Все почему-то думают, что шестидесятые как эпоха свободы начались лишь в шестьдесят седьмом году, в «лето любви» с толпами хиппи, но мы — те, кто стоял у истоков, — знали, что к тому времени все уже на самом деле кончилось. А вот шестьдесят третий, шестьдесят четвертый, шестьдесят пятый… период бурления. Все, буквально все мечтали изменить мир. Кто-то собирался менять его изнутри, кто-то при помощи искусства или восточных религий, кто-то — посредством кровавых революций. Но это все как раз и было на руку тем, кто хотел завербовать Лоуренса.

— Вы хотите сказать, что он шпионил за вами и вашими друзьями?

— Наверняка он знал о нашей жизни все. Но вообще-то Дики и его сослуживцев не особо это интересовало. Они не воспринимали нас всерьез. Тогда ведь все пели и рассуждали про революцию, но никто ничего не делал. А парни вроде Дики прекрасно знали, где скрывается настоящая угроза. За границей, в других странах. В те времена континентальная Европа была настоящим рассадником терроризма, вернее, становилась им. Германия, Франция, Италия. Кон-Бендит будоражил студентов, Баадер и Майнхоф основали «Фракцию Красной Армии». Конечно, и в старой доброй Британии были свои буяны — те же ИРА или «Бригада озлобленных». Однако в сравнении с остальным миром у нас было тихое болото.

— Значит, вы сказали Дики Хоукинсу, что согласны, пусть берут Лоуренса к себе на работу. Так?

— Он поинтересовался моим мнением лишь из вежливости. Что бы я ни ответила, это было уже не важно. Разумеется, меня такой поворот событий не слишком обрадовал. Однако я сказала Дики, что препятствовать им не буду. В конце концов, Лоуренс был уже взрослым. Я думала, что подобного рода деятельность — не для него, но, как выяснилось, ошибалась. Короче говоря, не успела я опомниться, а Лоуренс уже отбыл куда-то на учебу, на целых два года. Кажется, его там учили скоростной езде по запруженным улицам столицы и еще многому в этом роде. В общем, виделись мы редко. А когда он вернулся, я поняла, что он сильно изменился.

— В чем?

— Мне все время казалось, будто он отщипнул от себя какой-то кусочек и спрятал глубоко-глубоко, чтобы никто не добрался. Это сложно описать, ну, вы понимаете. Тем более что на первый взгляд он остался таким же обворожительным и остроумным парнем, каким был всегда. Но я понимала, что он и под пыткой не расскажет мне, чем занимался все то время, что прошло с нашей последней встречи. И, честно говоря, я и сама не очень-то хотела это знать.

— И что же вы сделали?

— Ну, а что я могла поделать? Смирилась. Я потеряла не самого сына, а лишь его часть. Впрочем, что бы они там с ним ни делали, меня он любить не перестал.