Этимологически слово религия подразумевает признание собственной отчужденности, отдельности и желание воссоединения. Теолог Пауль Тиллих даже определил грех как «отрыв от Основания Бытия». Многие ли в своих жарких молитвах просят и надеяться получить желаемое? А сколько существует ритуалов самобичевания и самоуничижения? Сколько алтарей было построено для того, чтобы что-то выпросить у этого таинственного другого? Пережив тяжелую потерю, которая была воспроизведением всех ранних детских потерь, Теренс начал ставить под сомнение религиозные ценности, на которых он был воспитан и которые почитал. И, хотя таинственный другой кажется неясным и непонятным, предательство с его стороны переживается еще тяжелее – мы чувствуем, что остаемся совсем одни в этом мире. Если не рассчитывать на взаимность других, на что же полагаться, на чем основывать представления о себе самом, об основании бытия?

Превратности судьбы и хитросплетения жизни воспринимаются нами как действия сил, узурпирующих наше Эго, и мы противимся росту и переменам, хотя все это – вполне естественно. Вспомните, как жизнь порой силой толкает нас к следующему шагу, началу следующего этапа, не дав возможности осмыслить только что пройденное и не позволяя нашим системам по управлению тревогой контейнировать неизвестное. Пан, всем известный козлоногий божок, кажется безобидным, он живет на лоне природы, но каждый раз, когда мы приближаемся к его владениям, нас охватывает беспокойство, иногда даже паника. Думаете я преувеличиваю? А как большинство людей относится к старению, к постепенному увяданию тела или неожиданным пугающим диагнозам? Если сущность природы в изменении, необходимом уничтожении старого и появлении нового, то получается, что наше внутреннее сопротивление этому процессу является результатом веры в некую иллюзию всевластия человеческой природы. Таким образом, Эго, засевшее в иллюзорных бастионах собственной безопасности, воспринимает естественные процессы увядания и законы времени как некое предательство, нарушение договора, который, однако, существует лишь в его воображении. Подобные договоры, сделки со вселенной воспроизводят историю Иова снова и снова. Именно поэтому все мы – его собраться. Может быть, мы также причастимся его смиренной мудрости? Ведь конец все равно нас ждет один и тот же.

Четвертый уровень – переживание нарушения брачной клятвы – Теренсу дался очень непросто и болезненно. К его чести, заметим, что свою долю вины в произошедшем он признал быстро. Подобный самоанализ – тяжелая работа, требующая смирения и душевных сил, поэтому вполне ясно, почему большинство людей предпочитают оставаться на позициях жертвы и справедливого обвинителя. Нужна сила, отвага и скромность, чтобы понять: всякие отношения – танец теней, в котором участвуют двое. Хотя одна из сторон может играть большую роль в проигрывании ситуации, а значит, и нести большую ответственность.

Травма, вызванная предательством жены, полностью не исчезла, но Теренс понял, что предпосылки их разрыва существовали уже давно. А они, избегая разговоров и выяснений, просто поддерживали это зыбкое состояние. Более того, он начала понимать, что их брак, несмотря на всю искренность намерений с обеих сторон, был своего рода экспериментом, так как и она, и он находились в незрелом состоянии очарованности и изначально имели относительно друг друга конкретные ожидания. И все их допущения оказались хрупкими перед лицом реальности бессознательного. С одной стороны, он даже шутил о том, что у Церкви есть право отменить брак, если жених и невеста были признаны невменяемыми, а кто может назвать себя вменяемым, находясь в таком специфическом психологическом состоянии? Как часто я слышал от людей следующие слова: «В день свадьбы я уже не был влюблен» или «Вскоре я понял, что все это было неправильным, но решил ничего не менять из-за детей/родителей/денег и т. п.». Но всегда легче обвинять другого, чем признать, что зачастую мы предаем сами себя, продолжаем поддерживать то, что уже отжило.

На пятом уровне Теренс начал признавать инфантильные части себя, которые есть в каждом из нас. Базовые зависимости, страх перед переменами, страх роста, одиночества, неодобрения – всего этого достаточно, чтобы наложить запрет на выражение своей истиной самости. И нигде эти архаичные императивы не дают о себе знать так ярко, как в контексте отношений с другими людьми, потому что именно здесь задействована вся наша история, осадок детских переживаний и нежелание взрослеть.

На одном из своих семинаров я всегда задаю вопрос: в какой момент необходимо начать расти? И никто никогда не просит уточнить, что я имею в виду. Все уже знают, в какие моменты мы не ведем себя сознательно, не хотим поступать зрело и ответственно. Таким образом, предательством себя мы занимаемся уже давно, так что оно уже стало привычкой, модусом существования и бытия. Что нужно сделать, чтобы набраться храбрости и разрушить картонную куклу ложной личности? Мы так давно предаем свою собственную душу, что уже даже забыли о том, что она у нас есть и что ей мы должны служить, а не инфантильным привязанностям и зависимостям. Юнг как-то написал: «Страх и сопротивление, которые ощущает каждый человек, когда он слишком углубляется в себя, это и есть, по сути, страх перед путешествием в Аид»[62]. Но мы ведь уже не живем там? Самое ужасное место в Аду Данте оставил предателям, место, где нет никакого тепла и сочувствия. Какие-то части нас уже давно там обитают, признаем мы это или нет. Теренс серьезно отнесся к своей потере, к своему браку, к своей ответственности, он отважился на этот прыжок в бездну Тартара и вышел оттуда новым, более целостным человеком, готовым к отношениям. Теперь он заслуживает отношений, потому что он смог пережить предательство, отказался быть постоянно преследуемым его призраком. И, начиная все сначала, он полон энтузиазма, а не паранойяльного страха. Он готов рисковать, так как не боится повторения старой истории. У него теперь есть огромный выбор, ведь он больше не привязан к навязчивому прошлому.

Прошлое может предать нас еще и потому, что мы не признаем благотворной силы наших ран; я говорю не только о предательстве, но и о мириадах других императивов. Нечто пережитое интернализируется как некое утверждение, которое, чрезмерно обобщаясь, становится жизненным императивов. Степень предательства определяется не тем, как сильно болит рана, а тем, как сильно мы к ней привязаны. Юнг однажды заметил, что раны не нужно лечить, их нужно перерастать[63]. А если мы не пытаемся их перерасти, то и становимся предателями самих себя. Непроработанной истории ничего не остается, как мучить нас своими призраками.

Наваждения модернизма

В 1867 году Уолт Уитмен наблюдал за бесшумным, терпеливым пауком, который «за нитью нить» пытался сплести свою работу в единое целое. Интуитивно он чувствовал связь между упорной деятельностью этого маленького существа и собственным духовным беспокойством. «И ты, о моя душа! – До тех пор, пока мост, который нужен тебе, не будет построен / До тех пор, пока твоя нить не затянется где-то, о моя душа»[64], – пишет Уитмен, чувствуя непреодолимое стремление заполнить внутреннюю пустоту. С подобным упорством, однако совсем в другом внутреннем состоянии современная поэтесса Алисия Острайкер в стихотворении «Наладка» описывает пустоту современной американской жизни и недуг нашего времени в целом. Да, мы бы смогли все починить и наладить, если бы знали, что именно поломалось[65]. В лице Уитмена мы видим человека, который еще может использовать слово душа, надеясь на всеобщее понимание. Острайкер это слово уже не употребляет, хотя и сознательно касается душевных вопросов. Ее мысли совпали с наблюдениями драматурга Кристофера Фрая, который за много лет до этого заявил, что «всякое дело теперь стало величиною с душу»[66].