– Папа! – укоризненно воскликнула Тамара, щеки которой покрылись персиковым румянцем. – Женя порядочный человек!

– Охотно поверю тебе, если ты повторишь то же самое некоторое время спустя.

Произнеся эту многозначительную фразу, Галишвили откланялся и вышел из комнаты, стараясь не шаркать растоптанными шлепанцами. Взгляды Бондаря и Тамары скрестились, задавая друг другу немые вопросы и получая такие же немые ответы. Потом они одновременно встали.

– Пора, – сказала Тамара.

В этом коротком слове было гораздо больше смысла, чем вкладывали в него любые составители толковых словарей.

32

Лопата глухо ударилась о крышку гроба.

Было около половины пятого утра. В предрассветной темноте призрачно проступали кресты и каменные надгробья, изъеденные временем. Моросил дождь.

Он начался сразу после того, как Бондарь и Тамара сели в допотопную машину иностранного производства, определить марку которой сумел бы разве что заядлый автолюбитель. Длинная и приземистая, она была расписана по бортам алыми языками пламени, а на капоте красовалась морда желтоглазой черной пантеры.

Забираясь на заднее сиденье этого чуда техники, Бондарь почувствовал себя персонажем старого боевика, вроде тех, которые крутили в видеосалонах на заре кооперативного движения. Ощущение усилилось, когда пропустивший его парень сел рядом. Бондарь очутился зажатым между двумя приятелями Тамары, прятавшими лица за натянутыми до губ вязаными шапочками с прорезями для глаз. Водитель носил точно такую же. Устроившаяся на переднем сиденье Тамара общалась с троицей исключительно по-грузински, словно забыв о существовании спутника. Лишь примерно на середине пути она соизволила обернуться, чтобы извиниться за вынужденные меры предосторожности, проявленные парнями в шапочках. Те отмалчивались. Бондарь тоже не набивался им в приятели, гадая, не свалял ли он дурака, доверившись малознакомой женщине. Погибать ради чьих-то манящих глаз не хотелось, будь они хоть самыми распрекрасными на свете.

На территории кладбища, куда маленький отряд забрался через каменную ограду, Бондарь был готов к любым неожиданностям, но все обошлось. Двигаясь цепочкой, они прокрались вдоль крайней аллеи и остановились возле кучи свежевскопанной земли, поверх которой лежали ощипанные цветы и какой-то жалкий венок. Подсвечивая себе фонарями, парни принялись за работу, попеременно орудуя двумя лопатами с укороченными черенками. Бондаря к раскопкам не допускали, игнорируя его настойчивые предложения своих услуг. Тамара с ним почти не разговаривала, подавленная кладбищенской атмосферой. Маясь от вынужденного безделья, он постоянно курил и размышлял о всякой всячине.

Мысли лезли в голову нехорошие. Вспоминалось московское кладбище, на котором покоились жена и сын. Стараясь отвлечься, Бондарь прислушивался к грузинской речи парней. О чем они могли беседовать, откапывая гроб? Вряд ли их обуревали шекспировские страсти. Могильщики из «Гамлета» без конца обменивались глубокомысленными репликами, утверждая, что они одни «строят» на века, потому что их «дома» простоят до Страшного суда. Они заблуждались. Ближе к истине был Гамлет, у которого ныли кости в предчувствии того дня, когда их откопают и станут играть ими в кегли.

К счастью, удар лопаты о гроб вывел Бондаря из этих безрадостных размышлений. Приблизившись к яме, он снова попросил лопату. Парни что-то пробурчали в ответ, осыпая его ботинки комьями сырой земли.

– Они говорят, что эта работа не для белоручек, – перевела Тамара. – Не обижайся, Женя. Многие грузины до сих пор не могут простить русским, как они повели себя после переворота в нашей стране. – Из ямы прозвучала новая реплика. – Напоминают про Осетию и Абхазию, – сказала Тамара. – Вот, говорят, где надо было проявлять инициативу.

– Тогда как насчет Панкисского ущелья? – осведомился Бондарь. – Кто превратил его в плацдарм для вылазок бандитов? Тоже русские виноваты?

Вместо ответа его прицельно обдали землей, но он даже не пошевелился, сохраняя хладнокровие. Отложив лопаты, парни завозились внизу, поддевая ножом крышку гроба. Несмотря на дружное кряхтение, их старания ни к чему не приводили. Крышка упорно не поддавалась.

– Вы же стоите на ней, – напомнил Бондарь.

Сверкая прорезями для глаз, двое парней выбрались наверх, а один остался в могиле, сопя и, судя по интонации, ругаясь на чем свет стоит. Тоскливо заныли гвозди, выдираемые из досок. Тамара поспешно извлекла из кармана куртки маленький фотоаппарат и сделала первый снимок.

– С ума сошла! – схватил ее за руку Бондарь. – Вспышку могут заметить.

– Ничего, – отмахнулась она. – Примут за молнию.

– А если сторож решит, что на кладбище забрались вандалы, и позвонит в полицию?

– Неужели ты не понимаешь, что я согласилась на эту авантюру только для того, чтобы получить на руки козыри? – возмутилась Тамара. – Я не хочу, чтобы полковник Тутахашвили продолжал надо мной измываться. Если выяснится, что в гробу лежит не Гванидзе, а кто-нибудь другой, то он не посмеет протягивать ко мне свои грязные лапы. Но для этого нужны неопровержимые доказательства.

Фотоаппарат издал короткое жужжание. В свете голубой электрической зарницы стало видно, что крышка снята и отставлена в сторону, позволяя рассмотреть тело мужчины, лежащее в гробу. Нечего и говорить, что это было зрелище не для слабонервных.

Скрипнув зубами, Тамара сделала очередной снимок.

– Черт! – прошептал Бондарь, впившись взглядом в лицо трупа.

В то место, где должно было находиться лицо.

Парни встревоженно загалдели. Тот, который стоял в могиле, суетливо полез наверх, причитая:

– Атекхули-акхеребули! Мдзгнери-мутели!

Осыпающиеся комья застучали по гробу и вытянувшемуся в нем телу. Тамара, осознавшая, что именно она фотографирует, вскрикнула, попятилась и села прямо на землю.

Не обращая внимания на тошнотворный запах, поднимающийся снизу, Бондарь спрыгнул в яму, приземлившись точно на борта гроба. Труп несомненно принадлежал мужчине, вот только опознать его не представлялось возможным. Лица не было. Отсутствовало лицо. Напрочь отсутствовало. Кто-то содрал с него кожу, обезобразив покойника до неузнаваемости.

– Эй, нужно убыратся атсуда, – послышалось сверху. – Вылаз, да?

Подняв взгляд, Бондарь увидел над собой фигуры парней, проявляющих явные признаки нетерпения.

– Возьмите у Тамары фотоаппарат и передайте мне, – попросил он.

– Нэт. Свытаыт. Вылаз, мы уэзжаым.

– А кто будет могилу закапывать?

– Нэ наше дэло, – ответили парни. – Ты палучыл, что хатэл? Палучыл. Паэхалы обратно.

Преодолевая отвращение, Бондарь снова посмотрел на тронутый разложением труп, заметно раздувшийся под пижонистым голубым костюмом. Его взгляд отметил отсутствие пулевых ранений и седые пряди, проступающие в крашенной хной шевелюре. Это был не Гванидзе, нет. Но не вызывало сомнения, что бывший полевой командир приложил руку к убитому. Точнее, приложил скальпель. Это был его кровавый почерк: сплошная линия разреза, проходящая по лбу, вдоль скул и под подбородком убитого. Его руки и пиджак, испещренный бурыми пятнами, тоже носили следы порезов.