Фанатик-священник молча вышел из замка, ни минуты не раскаиваясь в сделанном.

В этот самый вечер граф Оливье де Тэ раздробил себе голову выстрелом из револьвера, не будучи в состоянии проклинать ту, которую так любил, кому был обязан своей жизнью.

Оставшись одни, оба брата стали взаимно упрекать друг друга в незаконном рождении; один объяснял особую любовь к себе матери сознанием с ее стороны его прав законного сына, другой, наоборот, видел в этой привязанности только указание на преступное увлечение, на воспоминания былой любви.

Призвали и допрашивали священника. Но тот, подняв взор к небесам, объявил, что это — «тайна Божия».

Искать какого-нибудь указания по сходству было невозможно, так как оба брата были похожи друг на друга и на свою мать.

Они порешили покинуть родину, отчий дом, забыть все прошлое. Земли, леса, фермы и замки были проданы и обширные владения графов де Тэ были разрушены навсегда. Наследники разделили между собой вырученную от продажи сумму и разошлись в разные стороны.

— Я знаю, — закончил свой рассказ граф Эдмонд де Тэ, — что мой брат поступил в русский лейб-гвардии Конный полк великого князя Константина Павловича и был серьезно ранен при Аустерлице; но молодость и крепкое здоровье взяли верх, и он остался жив. Когда-нибудь мы, может быть, еще встретимся с ним…

— И что же тогда? — спросил принц.

— Тогда? Тогда, — просто сказал Эдмон, — так как он русский, а я француз, то пусть он побережется! — Он замолк, а минуту спустя продолжал: — Вы видите, государь, почему жизнь мне в тягость… Я не могу пережить позор своей семьи, гибель отца, разорение своего рода… Я должен умереть, я уже более не существую…

— Я надеюсь доказать вам, граф, — ласково сказал Гранлис, — что ваш долг заключается не в том, что есть в жизни другая цель, кроме бесполезного самоубийства. Мы будем сражаться вместе, и под свист пуль я сумею убедить вас в этом.

Он встал, и новые друзья пошли дальше… Проходя мимо Кантекора, растянувшегося во весь рост и громко храпевшего на все лады, они полюбовались на него.

— Вот кто спит сном праведника! — заметил принц. — Как сладко он спит! Я завидую ему.

Они прошли мимо.

Когда они отошли шагов на сто, Кантекор сделал очень естественный вид просыпающегося человека и пробормотал про себя:

— Уф! Какая тяжесть скатилась с моих плеч! Теперь я понимаю… Мертвые не воскресают, нет, нет! Это мне нравится, а то у меня их несколько на совести. Значит, существует два графа де Тэ; мой был тот, Арман. И все-таки негодяй, кажется, поправился; как видно, живучи в этом роду…

Рассуждая таким образом, он не терял из виду молодых людей и видел, как принц пожал руку графа и сел в изящную закрытую карету без всяких гербов.

— Это еще что такое? — удивленно воскликнул Кантекор, — куда это отправляется мой принц?

Его взгляд упал на двух огородников, шедших перед ним и также внимательно следивших за отъезжающим экипажем. Кантекор остановился и почесал нос, ворча:

— Я знаю этих милейших субъектов! Верно! Как бог свят!..

Он обогнал их и заглянул им в лицо. Оба огородника нахмурились, надвинули свои соломенные шляпы на лоб и повернули налево.

— Ургуль — агент герцога Прованского, Тронкой — графа д’Артуа! — пробормотал, видимо, смущенный Кантекор. — Два шпиона-роялиста по следам моего принца! Это не нравится мне… Лучше бы они проваливали, а то мы поговорим иначе… Я не позволю тронуть моего «мальчика».

Видя, что за ними идут, «огородники» разошлись в разные стороны.

«Так-так, сбивайте след, раздваивайте его — меня это не удивит… Видали мы таких», — думал Кантекор, следуя за Ургулем, которого считал опаснее.

Между тем карета, уносившая принца, катилась вдоль берега Сены по направлению к Отейлю. Скоро она остановилась у белого домика, скрытого в густой зелени тополей и вязов, кустов душистых роз и сирени. Это местечко называлось Фоли-Бегоньер.

Около середины XVIII века некто де Бегоньер, советник парламента в Париже, увлекшись в шестьдесят лет от роду семнадцатилетней танцовщицей по имени Розалинда, выстроил этот домик здесь, где было тогда чистое поле, и сделал его укромным уголком своей тайной любви. Домик стоял посреди миниатюрного парка, на берегу искусственного озера, отражавшего его позолоченные балконы.

До сих пор, несмотря на то, что прошло пятьдесят лет со времени его основания, этот домик представлял собой самый удобный и самый надежный приют для нежных свиданий, требовавших тайны и тишины. Сюда не мог проникнуть ничей нескромный взгляд сквозь решетки, окутанные густой зеленью.

Со времени первых владельцев домик был необитаем и заброшен. Полине Боргезе пришла фантазия купить и отремонтировать его. Ни император, ни Жозефина, ни принц Камилл не подозревали о существовании этого прелестного местечка, которое Полина приготовила себе на всякий случай, без особого намерения.

Как только карета остановилась, в решетке открылась калитка. Гранлис выскочил из экипажа, и тот немедленно отъехал. В саду принца встретила итальянка-прислужница, красивая брюнетка с глазами, казалось, отражавшими в себе солнце Тосканы, с приветливой улыбкой, открывавшей белоснежные зубы.

— Это ты, Мария?.. Где принцесса? — спросил Гранлис.

Та указала на дом, скрывавшийся в густой зелени деревьев. Принц бросился туда. Свежий женский голос приветствовал его:

— Здравствуйте, господин де Гранлис!

Молодой человек остановился на пороге, ослепленный неожиданным переходом от солнечного света к полутьме комнаты.

Раздался громкий смех, и он рассмотрел белую фигуру, лежавшую на низкой кушетке.

— Полина! Полина! — воскликнул принц и тотчас же очутился на коленях около кушетки.

— Мне надо было бы выбранить тебя за твою вчерашнюю смелость… Ты подвергал себя страшной опасности, — проговорила принцесса.

— Что ж такое? Я хотел как можно скорее увидеть тебя!..

— Ты мог погубить и меня вместе с собой…

— А ты могла не узнавать меня, вот и все.

— Негодный! — воскликнула Полина и закрыла ему рот своей мягкой, нежной и теплой рукой.

Людовик сначала поцеловал душистую ладонь, потом стал осыпать поцелуями всю обнаженную до плеча руку. Полина не сопротивлялась ласке, откинувшись на подушки и закрыв глаза…

Хлынувший потоком дождь не помешал им. Время мчалось незаметно.

Часа два спустя они медленно появились из внутренних комнат и тихо, под руку, вышли в сад. Дождь перестал; легкий ветерок разогнал последние облака. Алмазные капли дождя на мокрых листьях деревьев горели разноцветными искорками. Птицы громко щебетали, приветствуя выглянувшее снова солнце, по дорожкам ползали красноватые улитки.