– И что вы, князь, думаете об этом иезуитском плане, который разработал ваш неродственник Селиван? – с места в карьер поинтересовалась я.

– «Иезуитский» – это похабное ругательство? – с веселым интересом полюбопытствовал Михаил.

– Нет. Как раз очень книжное. Не улыбайтесь, князь. Мне нужна ваша помощь в одном трудном и опасном деле.

– Наконец-то! – Михаил сделал все, чтобы стать серьезным. – Я весь внимание.

– Мне нужны все ваши люди. Восемь мужчин, включая Порфирия.

– А я не нужен? – удивленно вскинул Михаил свои неотразимые брови.

– Вы… – Я запнулась. – Поймите меня правильно, князь. Вы достаточно умны, чтобы знать всю важность своей персоны. Я сказала, что ваши люди нужны мне в очень опасном деле. Не исключено, что могут быть жертвы. Да что там – боюсь, погибнут все! Но вы нужны своему княжеству. И Сурожскому. Я знаю, вы отказались от княжения здесь в мою пользу. Но, как видите, обстоятельства меняются. Меня сажать на княжение категорически не хотят. Этот Макиавелли Селиван все подготовил для того, чтоб я незаметно самоликвидировалась. Поэтому вам, наверно, придется пересмотреть свое решение. Ваш статус обязывает…

Михаил поднял ладони, как бы защищаясь от потока, хлынувшего на него:

– Умоляю, княгиня, не так скоро. Вы говорите слишком много слов, которых я не знаю. А пока я соображаю, что бы они могли означать, вы уже успеваете сказать новые, столь же незнакомые слова! Я не против: общаться с вами – это восхитительное занятие. Будто идешь по незнакомому звенящему ручью – все интересно и здорово. Но нет-нет, да и провалишься в неведомую вымоину. А чтобы выбраться, надобно время. Все хорошо, княгиня, но только чуток медленнее…

– Ваше рассуждение надо понимать как согласие не ввязываться лично в мою авантюру? – строго спросила я.

Михаил неопределенно пожал плечами. Наверно, был занят в это время разгадыванием смысла слова «авантюра». Но мне некогда было ломать голову и подбирать синонимы. Я продолжала:

– Разумеется, я не собираюсь идти на поводу у Селивана и ввязываться в гибельное путешествие ко двору цара. Цар – это, видимо, глава вашего странного государства. Мне привычнее было бы сказать «царь», но вам тут виднее.

– Цар – это верховный лыцар, – охотно пояснил Михаил.

– Не важно, кто он. Я не собираюсь к нему ехать только для того, чтобы сгинуть в дороге. А ваши люди нужны мне, чтобы пробиться в поместье Шатровых. Георг, конечно, будет обороняться. У него там есть такие мерзкие мордовороты с мечами… Но я почему-то думаю, что ваши люди обучены лучше. Да и задача-то – не захватывать имение или наши родовые терема, а всего лишь пробиться в парк. Там есть такая, скажем, лазейка… Георг, правда, ее постарался заделать как можно крепче…

– Железом? – уточнил Михаил.

– Возможно. Каким-то металлическим листом – этакая дверь без ключа.

– Без ключа? Зачем металлу вода – она только разъест его.

– Нет, ключ – в смысле… Вы что, совсем замков не знаете? Счастливые люди. Не важно, оставим ключ в покое. Дверь, которую установил Георг, надо взломать. Тогда я смогу уйти в свой мир.

Выжидательно смолкнув, я посмотрела на Михаила.

Он был задумчив.

– Ну же, князь, – подбодрила я его. – Проявите свою княжескую волю. Вы обещали мне помочь – вот реальная возможность выполнить обещание. И одновременно решить все проблемы. Я спасусь от неминуемой гибели, ваш мир будет избавлен от опасного знамения. Вы к своему княжеству прибавите еще и это. Посадите в Суроже Порфирия – даже он в итоге останется доволен. Если, конечно, выйдет живым из драки с Георгом и его мордоворотами. Кстати, это ему будет дополнительным стимулом помочь мне вернуться домой.

Князь молчал.

Я начала терять терпение.

– Вы не заснули, князь? – повысила я голос. – Решение должно быть принято немедленно. Откладывать некуда – на все про все у нас сегодняшняя ночь.

– Я согласен, княгиня, решение нужно принять сейчас. Но людей я вам не дам.

– Как это? – опешила я. – Вы же обещали…

– Я обещал помочь вам. Но не в самоубийстве. Вы много говорили об опасности предприятия для моих людей, но ведь главная цель для кавустовских мечей и стрел – это вы, княгиня. Не в моих людях для него главное зло – в вас. Вероятнее всего, что именно ваш труп станет первым в этой сече.

Теперь молчала я.

Михаил подождал, не услышал возражений и продолжил:

– Но скажу вам честно, княгиня. Главная причина, по которой мои люди не станут нападать на Кавустова, – это как раз мое желание помочь вам. Вы должны сесть в Суроже на княжение. Вы нужны нашему миру. Вы нужны мне. Я не могу просто взять и отпустить вас. Назад? Домой? Будете ли вы жить там, куда сейчас хотите вернуться? Не подстерегают ли вас и там смертельные опасности? Я не знаю. Но, уйдя, вы для нашего мира исчезнете. Все равно что умрете. А я этого не хочу. И помогать вам в этом не могу.

– Князь… – Я растерянно глядела полными слез глазами на этого человека. Единственного из всех здешних жителей, в чьи мысли я не могла проникнуть. – Но что же мне тогда делать, князь?

– Вам не надо расстраиваться, княгиня.

Он взял с подушки мой небрежно кинутый шейный платок. осторожно, как маленькой, промокнул им слезы, текущие по моим щекам.

– Мы с вами спокойно доедем до Вышеграда.

– Мы с вами?

– Да. Я и так собирался в Вышеград. Селиван может этого и не знать, но князьям нельзя не бывать при царевом дворе. Цар хоть и носит звание верховного лыцара, но управляет лыцарством через нас, князей. Не думаю, что он откажет вам в своей милости. Мы ее получим и спокойно вернемся, чтобы княжить. Вы – у себя, я – у себя. А может статься, что получится и еще лучше. Я надеюсь… Впрочем, о моих надеждах мы решили не говорить. Поэтому ложитесь-ка лучше, княгиня, почивать. Дорога все ж таки дальняя.

И я захотела верить, что все будет хорошо. Что рядом с князем Михаилом мне не страшны никакие злоключения, никакие беды и горести. И я почти поверила. Но вспомнила, что именно такую, по-детски безграничную, веру – только в меня! – испытывает моя служанка, и усмехнулась.

* * *

Толпа, провожавшая в рассветном сумраке мою карету, была тиха. Кое-где слышались бабьи всхлипывания, шелестели приглушенные мужские вздохи. Да, все были убеждены, что я еду на благое дело, которое утвердит меня на Сурожском княжении по всей Прави… Но терять только-только обретенную княгиню было тяжело. На лицах конных лыцаров, двумя рядами – справа и слева, следовавших вместе с каретой, застыла скорбная суровость. В целом это скорее напоминало похоронную процессию, и я решила, что последнее воспоминание о княгине Шагировой – даже если оно окажется действительно последним – не должно быть таким траурным.