Так что решение было совершенно очевидно: нужно ни в коем случае этого не допустить.

В понедельник после уроков Бэй сидела на бежевых каменных ступенях главного учебного корпуса и делала домашнее задание в ожидании вечерних автобусов, тех самых, которые развозили по домам ребят из Дальних Далей. Это были ученики, жившие в самых отдаленных районах их школьного округа. Они были гораздо более тихими, чем все прочие. Их жизнь не была расписана по минутам. По сути, бо́льшую ее часть они проводили в автобусе. Бэй обычно сходила одной из первых, на Пендленд-стрит. По правде говоря, она вполне могла бы добираться туда и пешком, как и делала иногда, когда ей хотелось пройтись, не так уж это было далеко. Но ей требовался предлог находиться здесь: ведь именно тут она в своей записке обещала Джошу ждать его каждый день. А сдаться значило бы признать, что она ошибалась, хотя сейчас она сама понимала: это так.

Она просто ждала, когда это дойдет до ее сердца.

Все радовались погожему октябрьскому деньку. Даже ребятишки из Дальних Далей, ждавшие автобус на тротуаре, вели себя сегодня оживленнее обычного. Этот день был квинтэссенцией общепринятых представлений об осеннем учебном дне: прозрачный до хрустальности воздух, форменные пиджаки с эмблемами, юбки в складку. Что-то такое, про что каждый когда-то читал в книжке.

Бэй доделала уроки и вытащила свою любимую «Ромео и Джульетту». Эту книгу она читала сотни раз, сейчас же просто принялась листать ее, находя слова, которые ей нравились, и с наслаждением произнося их про себя: «длить» и «безбрежность», «пунцовый» и «светозарный».

«Пламенноокий».

«Утлый».

«Чертог».

Кто-то нерешительно кашлянул у нее над ухом; она машинально подвинулась в сторону и прижала к себе рюкзак, решив, что мешает кому-то спускаться.

Этот кто-то действительно обошел ее сбоку, но потом сел на ступеньку рядом с ней.

Она подняла голову, слегка раздраженная: с тротуара в ротонду вели тридцать три ступеньки, однако же этому субъекту зачем-то понадобилось непременно вторгнуться в ее личное пространство.

И тут до нее дошло, кто это.

— Привет, — сказал Джош.

Каждый день она сидела на этих ступеньках, дожидаясь его. И теперь, когда он наконец пришел, она понятия не имела, что сказать. Она даже не была уверена, что хочет говорить. Она не могла изменить того факта, что ее место было рядом с ним, что каждый раз, когда он оказывался поблизости, у нее начинало сосать под ложечкой, будто что-то внутри ее указывало на него, твердя: «Дом. Дом. Дом». Но она не обязана была так стараться. Это все равно ровным счетом ничего не меняло, если, конечно, не считать ее самой, становящейся такой жалкой и несчастной, такой непохожей на саму себя.

— Ты забыла свой телефон у меня в машине, — сказал Джош.

Он сидел, опершись локтями на колени, одной рукой небрежно протягивая ей телефон.

— Ой! Спасибо.

Она взяла телефон и сунула в рюкзак. Так вот куда он запропастился. Она нигде не могла его найти, когда мама в наказание хотела его забрать, как будто Бэй жить без него не могла и его отсутствие стало бы для нее вселенской трагедией.

Она принялась рыться в рюкзаке, думая, что он сейчас встанет и пойдет дальше по своим делам. Но чем дольше она копалась в недрах рюкзака, бессмысленно перетасовывая учебники, тем отчетливее осознавала: он вовсе не собирается никуда уходить.

В конце концов она снова повернулась к нему. Взгляд Джоша сквозь темные стекла солнцезащитных очков был устремлен на нее. Он был в джинсах и полосатом свитере. Она молча уставилась на него в ответ, вскинув брови. Если он рассчитывает завязать с ней разговор, пусть тогда первый и начинает.

— Прости, что грубо повел себя с тобой, — произнес наконец Джош. — У меня был не самый удачный вечер, но это не причина срывать злость на тебе. — Он принялся разглядывать свои руки, сжатые в замок между широко расставленными коленями. — Я рад, что ты туда пришла. Я много думал об этом на выходных. И понял, что даже не сказал тебе спасибо. Вот говорю.

— О’кей.

— О’кей?

— Я принимаю твои извинения.

Он улыбнулся:

— Это очень великодушно с твоей стороны.

— Да, я такая. Воплощенное великодушие.

Еще несколько минут они просидели молча.

— Ты все еще здесь, — в конце концов произнесла Бэй — не грубо, а скорее с любопытством, как будто он мог об этом позабыть.

— Да, — кивнул он.

— Это что, — она взмахнула рукой, указывая куда-то в направлении него, имея в виду его присутствие, — тоже часть извинения?

— Нет. Но я понимаю, почему ты задаешь этот вопрос. И хочу извиниться еще раз.

— Из-за чего ты подрался с тем парнем?

Бэй до смерти хотелось это узнать, но она была уверена, что это так и останется для нее тайной за семью печатями.

Джош пожал плечами:

— Он стал острить на тему того, что у моего отца не хватило денег, чтобы проплатить мне место в чемпионате штата. Мы — хорошая команда. И папа тут совершенно ни при чем. В самом прямом смысле. Он терпеть не может футбол.

— Ты отличный игрок. Я видела, как ты играешь. Ну то есть мы все видели, — поправилась она поспешно.

— В глубине души я даже где-то надеялся, что нас застукают. Кто-то даже выложил в Интернет видео драки. Я думал, маму с папой вызовут из отпуска и они замучают меня нотациями на тему того, как они во мне разочарованы. Но директор сегодня и не взглянул в мою сторону, несмотря даже на это. — Джош снял очки и указал на фингал под глазом. За эти два дня он успел стать меланхоличного фиолетово-желтого цвета. — Они никогда ни о чем не узнают, если я сам им не расскажу.

— Зачем тебе рассказывать им?

Джош покачал головой:

— Иногда мне очень хочется, чтобы они поняли: я не тот, кем они меня считают.

Это было настолько неожиданное признание, что Бэй машинально спросила:

— А кто ты?

И тут она поймала себя на мысли, что действительно этого не знает. Она знала о нем ничуть не больше, чем он о ней. Единственное ее преимущество перед ним — это то, что она, в отличие от него, знала, и знала точно, где ей необходимо оказаться в итоге.

— Я — Джош Мэттисон, приятно познакомиться, — дурашливо произнес он с преувеличенно широкой улыбкой и протянул руку, как будто хотел, чтобы она ее пожала.

Она не стала этого делать. Его улыбка угасла, и он снова надел солнцезащитные очки.

— Я не хочу идти учиться в Нотр-Дам, как мой дед. И не хочу вести бизнес вместе с отцом.

— Это не отвечает на вопрос, кто ты такой. Это отвечает на вопрос, кем ты не являешься, — заметила она. — А ты-то сам чего хочешь?