Ох, не ждала я от этого вечера ничего хорошего. Так оно и вышло. Виталий приехал, как всегда, секунда в секунду, молниеносно облачился в вечерний костюм, мановением руки мимоходом одобрил мое платье (а мог бы и пару слов сказать, я старалась), и все — уже в дверях стоит, ручонками машет: пора, пора. Я даже почти не разозлилась, только заметила, проходя мимо:

— Сэр, вы ничего не перепутали? Рабочий день окончился, мы отдыхать едем…

Ничего не сказала рыбка, только дверцей сильнее хлопнула.

Я и не собираюсь оправдываться, сама виновата. То есть я просто обратила внимание Виталия на тощую девицу в черном пальто. Ну, знаете, сейчас полгорода в таких ходит: ножки тоненькие, ботинки на толстенной подошве, шапчонка немыслимая, ушастая, рюкзачок микроскопический на попе болтается. Стиль такой. Причем чем меньше рюкзак и толще подошва — тем стильней.

— Смотри — девчонка. — Машина остановилась у светофора, и девушка начала переходить дорогу. Хорошо был виден ее розовый трогательный нос и посиневшие лапы, сжатые в кулачки, — кажется, уже подмораживало.

— Угу, — живо откликнулся Виталий. — Французская мелодрама. Она — студентка, он — пожилой преподаватель. Они ведут долгие содержательные беседы о смысле жизни и занимаются любовью в парке или у него дома в широкой супружеской постели. У нее короткие непослушные волосы, и она пахнет цветами. У него умная жена. Сын давно погиб. Все кончается очень плохо. Они расстаются из чувства долга, причем один из них попадает в дурдом. Врачи считают, что случай безнадежный, он останется в дурдоме до конца своих дней.

— Он? — Обалдеть можно от такой внезапной импровизации.

— Он. Или она. Не важно. — Мы давно уже проехали ту девчонку, а разговор все продолжался.

— Ну-у… А в наших декорациях? — Только бы не спугнуть, такие откровения у нас в последнее время очень нечасты.

— В наших? А, одна маета. Она — студентка, он — бизнесмен. Они почти не разговаривают и трахаются у него в машине. У нее вечно грязная голова и немереные амбиции. У него семья и работы невпроворот. Он жалуется на свою собачью работу, а она грызет когти. Все кончается быстро и смешно. Они расстаются из-за того, что она его заразила триппером. Всех своих мужчин она заносит в записную книжицу. Он там оказался под номером пятьдесят два. Или пятьдесят три.

— И сколько ей было лет? — Кажется, меня укачало в машине.

— Кому?

— Этой девушке.

— Какой, солнце?

— О которой ты рассказал.

— Да понятия не имею. Придумай сама. Шестнадцать. Нет, вру, в шестнадцать она не могла быть студенткой. Ну тогда восемнадцать.

Классная история, да? А вот теперь сиди и соображай: сказку тебе сейчас на уши навешали или правду-матку живьем крупными кусками нарезали.

Светочка так задумалась, что, выходя из машины, чуть не упала, зацепившись за что-то каблуком.

— У-у, коровушка… — ласково сказал Виталий, и Светочке захотелось его ударить.

С таким настроением мы и пошли отдыхать.

Хороший «ночник», навороченный. Может быть, даже слишком. И главное, не понятно, для кого все эти мульки. Для молодежи — слишком сложно. Для старперов — слишком современно. Богеме — не по карману, богема у нас сейчас на халяву пить предпочитает. Братве такой прикид — один вечер погулять, потом полгода ремонтировать придется. Не поняла я, честно. Что понравилось? Аквариум очень понравился на первом этаже. Бутерброды хорошие. Музыка? Не знаю. А вот НЕ понравились, во-первых, слишком темные и узкие лестницы, а, во-вторых, прозрачные столики в баре. Не поймешь: каприз ли это дизайнера или забота о морали. Ну, чтоб никто под столом коленки никому не гладил. Я думаю, посетителям быстро надоест постоянно ощупывать края столиков, чтобы не промахнуться с бокалом. Ну и еще: ручки на дверях сортиров в виде голых женщины и мужчины (угадай, где — кто) — это, по-моему, тоже перебор.

Ближе к полуночи началась программа. Народ, позевывая, переползал на второй этаж и рассаживался за столики. Да, тяжело сейчас удивить-развлечь нашу пресыщенную публику. Которую уже и бродвейские премьеры не трогают, и на "Crazy horse" в сон клонит. Кстати, о публике. Могу кое-что интересное рассказать. Но только про дам, мужики сегодня неинтересные. Так, с кого начнем? Вон там, поближе к сцене, два столика. Ну, за правым все люди известные, представлять не надо. А вот за левым… Большая лиловая дама с черным веером — сама мадам Терентьева. Веера — ее слабость. Говорят, она предлагала Карлу Лагерфельду пятьдесят тысяч баксов за его веер. А тот не отдал. Пигалица рядом — ее новая любовница. Говорят, шведка, бывшая манекенщица дома Версаче. Сумма не указывается. Вторая большая дама — Лидия Семеновна Купчук, молочная королева Питера. Обожает колесить по Средней полосе России за рулем раздолбанного «газика». Знает миллион матерных частушек и охотно их исполняет в любом обществе. В драгоценных камнях не разбирается, но носит много и с удовольствием. Унылый дядька, похожий на идола с острова Пасхи, — ее муж. Единственный и верный.

Светочка спокойно разглядывала окружающих. Кстати, все остальные тоже этим занимались, с не меньшим удовольствием. На сцену почти никто не смотрел, хотя там старательно потела какая-то восходящая звезда. Наконец-то появились Илона с Юрой. Дуська прошла через весь зал, аккуратно переставляя свои ослепительные ноги и сложив губки поцелуйчиком. Я б на месте той восходящей звезды ушла бы сейчас со сцены и удавилась. С ее голосовыми данными и внешностью после Илонкиного прохода на сцене делать нечего.

— Ну, а вот, например, Дуська… — задумчиво сказала Светочка, наблюдая за подходящей Илоной.

— Что — Дуська? — Виталий едва скользнул взглядом.

— Она тебе разве совсем не нравится? — Оба явно понимали, что между ними идет какая-то очень нервная, не совсем корректная, но захватывающая игра.

— Не-а… — Виталий скроил на лице что-то брезгливо-смешное, став на мгновение дико похожим на Илонкиного сына, которому дали лимонный сок. — Женщина должна уметь говорить «нет». Даже если она при этом уже раздевается. А Дуська… Дуська и "экстренной связью с машинистом" в метро не побрезгует. Ты что-нибудь есть будешь?

— Ты думаешь, здесь съедобно?

— Уверен. Но горячее они сюда не подают.

— Тогда закажи мне какой-нибудь легонький салатик.

— И шампанского?

— И шампанского.

Подошедшая Илона, улышав про шампанское, скроила страдальческую гримасу.

— Дуська, ты есть что-нибудь будешь? Виталий заказ хочет сделать.

— Съесть? Я? Ни за что! — И уселась со скорбной улыбкой человека, которому только что удалили желудок. Без наркоза. Но тут же отвлеклась, потому что на сцене появилась очередная полувзошедшая звезда мужского пола. — Ой, как мне этот певец нравится! Юрочка, это Влад Сташевский?

— Дура, — ласково откликнулся Юрочка, — это Иосиф Кобзон!