Где снега было мало, он шагал бодро. Но попадались участки, где снега было выше колена.

Мороз бодрил, по ощущениям – градусов пятнадцать, а еще ветер… Хорошо, что одежда летная, зимняя: меховой комбинезон, такой же шлем, унты. На глаза летные очки натянул, в них глаза не так слезились от ветра. Первое время службы в полку он еще удивлялся – зачем они пилотам? Захар вразумил:

– Мотор загорится, или фонарь кабины очередью разобьет, тогда они пригодятся, глаза сохранишь. А еще, если маслом лобовое стекло зальет, очки натянешь, фонарь откроешь, голову наружу высунешь – так и приземлишься. Очки не для форса, они необходимость.

Надо же, пригодились, только уже не в полете.

Пробираясь через снег, Тихон основательно взмок. Он расстегнул пуговицы, и ветер вмиг забрался под комбинезон, выстудил грудь. Нет, это не дело, ему только заболеть не хватало. Не зря предки поговорку придумали – пар костей не ломит.

Он застегнулся, остановился передохнуть. Стянув с правой руки перчатку – меховую, с крагами, расстегнул кобуру и вытащил пистолет. Патроны в обойме есть, латунью отблескивают. И «наган» у него был, когда на У-2 летал. Сейчас ТТ, а он из него еще не стрелял ни разу, не доводилось. Для пилота оружие в первую очередь – это пушка и пулеметы, что на самолете. А вот сейчас он пожалел. Нет чтобы в свободное время потренироваться, к нормальному бою привести.

Было тихо и темно. Ветер завывает, поземку стало нести. Хоть бы деревня какая-нибудь попалась – узнать, где он, да обогреться. А если сильно повезет, то и из сельсовета позвонить в штаб полка, сообщить, где он, чтобы машину выслали.

Хотя… В штабе телефоны полевые, с ручкой сбоку, которую крутить надо. Еще рации есть, целых две – для связи со штабом ПВО и для связи с самолетами. А вот городского телефона он не видел и номера его не знает. Впрочем, можно и в милицию позвонить или в пожарную часть – там придумают, как с полком связаться.

В лесу было спокойнее. Ветер раскачивал верхушки деревьев, а внизу было тихо, только скрипели промерзшие ветки. Все это ерунда, главное – где он? Если в немецком тылу, надо думать, как выбираться.

За час он пересек лес. Метрах в ста виднелся грейдер, полузасыпанный снегом.

Тихон посмотрел на часы – четыре тридцать. Через два с небольшим часа начнет светать.

Он решил ждать на опушке – на грейдер выходить опасно. Выберется, отойдет от леса – а навстречу немцы. То-то им радость будет! И ведь не спрячешься в голом поле.

Он уселся под деревом, оперся спиной о ствол – так и дорога видна, и ноги отдохнут.

Медленно тянулись минуты, и через полчаса даже сквозь меховой комбинезон пятая точка стала мерзнуть. Он вскочил, попрыгал, похлопал руками по бедрам, разгоняя кровь. Поднял голову и застыл: на грейдере далеко – три фигуры, в его сторону идут. Или это ему кажется? Да нет… Один упал, двое других его подняли. Селяне? А что им ночью на дороге делать? Сидят по темным избам. Немцы или наши?

Тихон прижался к дереву, чтобы не выделяться. Комбинезон черный, и на фоне снега виден четко. Очки снял, протер от снега рукавицей.

Фигуры приближались. Чертов ветер и снег, а еще темнота! Не видно, какая на них форма, наша серая или зеленоватая немецкая? И из-за спины стволов винтовок не видно…

Тихон даже дыхание затаил, хотя понимал – кто его услышит, когда ветер так свищет?

Когда фигуры приблизились, он понял: шинелей на них нет, а комбинезоны, как на нем. Захар? Но почему с ним еще двое? Немцы? Очень похоже. Из сбитого им бомбардировщика именно трое и выпрыгивали. Правда, куполов их парашютов он не видел, не до того было.

Уже полсотни метров осталось до идущих, когда Тихон вытащил из кобуры пистолет, передернул затвор и, укрывшись за деревом, крикнул:

– Хальт! Хенде хох!

Немецкий он не учил никогда, но эти несколько слов его заставила выучить война.

Люди перед ним как будто ждали этой команды, разом подняли руки и загалдели радостно – но на немецком. Точно, немцы! И их трое, а он один…

Недолго думая, Тихон прицелился в среднего и выстрелил. Только почему-то упал крайний справа. Пятьдесят метров для пистолета – много, да еще отсутствие стрелковой практики сделало свое дело.

Двое в комбинезонах залегли, и в ответ прозвучали два выстрела. И что теперь? Ситуация патовая. Немцы видны на снегу, а он хоть и один, но в лесу, за деревьями. Однако Тихон понимал, что долго продолжаться все это не сможет. Рассветет, кто-нибудь да услышит стрельбу и поспешит посмотреть, кто это у него в лесу стреляет? И хорошо, если подъедут наши – а как немцы? Тогда хоть стреляйся, чего ему очень не хотелось.

Видимо, немцы мыслили так же. Когда они услышали немецкую речь, подумали – свои, дозор, и обрадовались. А он, Тихон, их жестоко разочаровал. Но кто придет на выручку, на помощь?

Через полчаса лежания на ледяном снегу немцы решили предпринять своего рода окружение. Один пополз влево с грейдера, другой – вправо.

Тихон поймал на мушку одного и выстрелил. Немец замер. Попасть – это вряд ли, он в предрассветном сумраке и мушки-то не видел, стрелял наудачу, навскидку. Но пуля попала где-то рядом, поскольку немец перестал изображать из себя героя.

Тихон выстрелил по второму и получил выстрел в ответ. Немецкая пуля ударила в дерево неподалеку, сбив ветку, и Тихон перебежал за другое дерево.

Одна мысль мучила сейчас всех – на чьей они территории? От этого зависела дальнейшая их судьба, а может быть, даже и жизнь.

Немцы лежали неподвижно, потом стали перекрикиваться и снова поползли к грейдеру. Ага, посовещаться решили…

И вдруг до Тихона донесся крик на плохом русском:

– Эй! Нихт шиссен, парламентер! Говорить!

– Пусть подойдет один, без оружия! – крикнул в ответ Тихон и тут же перевел: – Айн камарад, нихт пистоле!

Один из немцев поднялся, демонстративно бросил на снег пистолет, сделал пару шагов вперед и остановился в нерешительности.

– Ком, – «подбодрил» его Тихон, – я найн пуф-пуф!

А как еще объяснишься, если знаешь от силы десяток слов на языке противника?

Немец пересилил себя и зашагал дальше, проваливаясь в снег.

Тихон наблюдал за тем, что на дороге: вдруг это обманный финт и его хотят обвести вокруг пальца? Когда до немца осталось пять шагов, он скомандовал:

– Хальт!

Немец остановился. Он был в летном меховом комбинезоне, лицо молодое – сверстник Тихону. Скорее – воздушный стрелок или штурман, пилот бомбардировщика должен быть постарше, на «бомбере» опыт нужен.

Тут немец заговорил, с трудом подбирая слова:

– Айн зольдатен – пуф! – и показал на ногу.

«Ага, – сообразил Тихон, – я его в ногу ранил. Ёшкин кот, стрелял в грудь одному, попал в ногу другому… Стрелок хренов! А немцы небось подумали – снайпер, обездвижить хотел. Поэтому особо и не рыпались…»