Там, где два ряда домов примыкали друг к другу, стояла небольшая квадратная церквушка, увенчанная крестом. Аннибал направился к ней и зашел внутрь; кошка не отставала от него. Для религии у него не было времени. Его воспитали в благочестии, но в Падуе он посещал тайные радикальные лекции, противопоставлявшие Богу науку. Временами он искренне разделял их точку зрения.

Он развернулся в центре небольшого нефа. Там было одно целое окно из мурановского стекла с фигурными разноцветными панелями в виде четырех кораблей с развевающимися ало-золотистыми флагами Венеции, мчащихся по кудрявым фиолетово-голубым волнам. Но кроме нескольких грубо сколоченных деревянных скамеек и деревянного креста на простом алтаре здесь ничего не было – ни чаши, ни книги. Казалось, Бог давно покинул это место; птицы свили гнезда под крышей.

Однако кто-то подметал тут пол – он видел следы от прутьев метлы, оставшиеся в пыли, и белое пятно там, где кто-то пытался счистить птичий помет со скамейки. Аннибал запомнил это, закупорив информацию в бутылку, как любопытный экземпляр, и отложив на хранение в кабинет своего ума.

Снаружи он взглянул на архитрав; золотыми буквами было написано: San Bartolomeo. Святой Варфоломей. Хорошее имя для церкви, ещё лучше – для больницы, подумал он.

Он вернулся в сторожку. Старик сидел, уставившись на медный кубок, стоявший перед ним, словно ждал от него чуда. Его слабоумный сын, всё еще прячась в тени, возле печки, наблюдал за отцом.

Аннибал взял кошель. Он заметно полегчал.

– Спасибо, – сказал он. – А за ваши труды дарю вам кубок. Пусть он благословит вас и поможет вашему сыну, ведь сам Христос благословлял больных и увечных, не так ли? А свои дукаты, конечно, я заберу. – Он пробуравил старика красными испепеляющими глазами своей маски.

Тот взглянул на него круглыми, как дукаты, глазами. Аннибал заметил в них проблески раскаяния и вдруг понял, кто подметает в церкви. Он нащупал пальцами монеты в кошельке: их было три, а не четыре.

– Постойте, – промолвил Бокка, мучаясь от стыда. Он раскрыл свою грязную ладонь. – Вот монета, которую я… нашел… на полу. Она, должно быть, выпала из кошеля, когда вы клали его на стол.

Аннибал налетел на неё, схватив рукой в перчатке. Он заметил, как старик отшатнулся от его клюва.

– Что ж, спасибо, Бокка. Честные люди – такая редкость. В благодарность за ваше благочестие я предложу вам одну возможность. Совет по здравоохранению передал мне этот остров для строительства больницы. Буду рад вашей помощи, так что вы можете остаться и работать на меня.

– О да, доктор, позвольте нам остаться. Мы во всем будем вам помогать, – промолвил Бокка, падая перед ним на колени и целуя перчатку Аннибала.

Аннибал остался доволен собственной хитростью. Бокка был ему нужен, ведь он жил на острове двадцать лет и прекрасно знал его, к тому же старик со своим идиотом теперь будут преданы ему – и не попросят никаких верительных грамот.

– Прекрасно, – сказал он старику. – Я вернусь завтра, а пока не пропускайте никого через эти ворота. С этого дня остров будет называться Lazzaretto Novo.

Аннибал прошел в ворота, торжественно размахивая своим черным плащом, удовлетворенный проделанной работой.

* * *

Вернувшись на пирс, он обнаружил, что серая кошка следует за ним, семеня на своих мягких лапках по деревянным планкам к лодке. Когда Аннибал остановился, кошка стала тереться об его ноги, посматривая на него с надеждой. Аннибал поднял её за шиворот. Одно из правил его острова – а он уже считал этот остров своим – гласило, что здесь не должно быть кошек и собак, которые могли распространять заразу. Кошка мирно висела в его руках, он поднял её высоко, чтобы заглянуть ей в морду, прежде чем бросить в море.

Это было ошибкой. Красные стеклянные глаза встретились с золотисто-зелеными, и Аннибал прочел в них полное доверие. Выругавшись, он швырнул кошку в лодку к огромному удивлению гребца, и повёз её обратно к Фондамента Нуове, где и выпустил на свободу на улицы Венеции.

Он был по-королевски исцарапан за свои труды.

Фейра покинула остров позже, чем планировала, из-за приезда странного старика.

Уже спускались сумерки, окрашивая лагуну в серебристый цвет, а город по ту сторону залива – в серый.

Покинув руины и направившись вдоль берега, она почувствовала себя беззащитной, несмотря на то, что снова надела вуаль и медицинский пояс. Фейра достала монетку из-за повязки, повертела её в руке и глубоко вздохнула. Действительно, она была совершенно одна, но ум и знания всё ещё были при ней, и ещё одна золотая монетка. Этого достаточно. Должно быть достаточно.

Она шла по каменной дорожке со стороны города по направлению к селению, где дома тесно жались друг к другу. Подойдя, она заметила черную серповидную лодку, пересекавшую серебряный канал между островом и городом. Гребец направлялся к небольшому пирсу с разноцветным столбом. С бьющимся сердцем она подошла к месту как раз вслед за ним. Он высадил пассажиров, и она с любопытством заметила, что две женщины прикрывали лицо шарфом от морского тумана. Возможно, её вуаль не вызовет вопросов, а покрывало отца, которое она набросила на себя, как накидку, скрывало её иноземный наряд.

Гребец стоял теперь на пирсе, протяжно выкрикивая слово, которого она не знала: “Traghetto! Traghetto!”. Фейра набралась храбрости и направилась к нему. Он протянул руку, и она положила в неё монетку. Он взглянул на монетку в изумлении, а потом на девушку. И пробормотал что-то непонятное ей.

Испугавшись, Фейра показала на монету, а потом на него. Он прищурил глаза, пожал плечами и снова протянул руку. Она сказала, тщательно выговаривая слова: «Это все, что у меня есть».

Он взглянул на неё снова, на этот раз добрее. «Этого более чем достаточно. Вашу руку».

Она подала ему руку, и он помог ей войти в лодку. Он был лишь вторым мужчиной в её жизни, который держал её за руку.

День клонился к закату, и Фейра была одна в лодке. Она подумала, что на закате столько же работников возвращаются из Константинополя домой, в Пера, сколько и здесь – из Венеции на близлежащие острова. В лодке не было скамеек, как на яликах в Босфоре, и когда гребец оттолкнулся от берега, она чуть не упала, и ей пришлось снова схватиться за его руку. Она дрожала от холода, несмотря на покрывало, чувствовала подступившую тошноту, вызванную качкой, и выбилась из сил, стараясь удержаться на ногах. Гребец ловко управлял своей лодкой одним длинным веслом, насвистывая по дороге, и она с большим облегчением смотрела на то, как приближается город, который внушал ей ужас. В ту минуту она хотела лишь одного – оказаться на суше.

Они собирались причалить далеко от того места, где высадилась Смерть. Хотя ей была видна башня, которая указывала на север, она была далеко и скрывалась за высокими зданиями. Она знала по Константинополю, что чем выше положение человека, тем больше его дом. Для того чтобы найти дожа, ей предстояло отыскать большую площадь, где два дня назад бросил якорь “Il Cavaliere”.