Нужно попытаться выманить из своего логова Клыка, чтобы как можно быстрее с ним разобраться. А то вся эта история — ненависть, которая длится уже не первый год — сидит у меня уже в печёнках. Одно дело, когда вся эта война происходит между нами, а другое, когда этот подонок впутывает то, что трогать нельзя — Аврору.

Я как можно скорее должен завершить всю эту катавасию и, хоть на короткий миг, но свободно вздохнуть.

Посмотрел на часы, которые показывали восемь утра. Никольские, наверное, ещё спят. Но мне на это наплевать. Выйдя из машины, хлопнув дверью, направился в дом своих уже родственников.

Поднявшись по узким небольшим ступенькам на крыльцо, позвонил в дверь и стал ждать, пока мне откроют.

Через несколько долгих минут дверь настежь распахнулась, и передо мной предстала женщина, мама моей жены. Как только она меня увидела, на её губах расползлась добродушная фальшивая улыбка, от которой стало очень неприятно. Не люблю фальшивых до мозга костей людей. А эта чета как раз такая.

— Здравствуй, Марат, — мягким звонким голоском поприветствовала меня женщина.

— Здравствуйте, Алиса Семёновна, — и сделал шаг внутрь без приглашения войти. Да, собственно, оно мне и не нужно. Я здесь, чтобы поговорить и забрать Аврорины вещи и собаку. А что они подумают обо мне, мне до одного места.

— Где ваш муж? — не оборачиваясь, спросил, делая ещё один шаг. Мне нужно понять, куда мне двигаться, чтобы поговорить.

— Он на кухне. Мы как раз завтракали. Присоединишься?

— Нет. Я спешу. Тем более, нужно забрать вещи жены и собаку, так как в нашем доме ничего нет, — говорю, при этом направляюсь в кухню, где завтракает глава семьи.

При виде меня тесть привстаёт, подавая мне свою руку для рукопожатия. Только я не принимаю этот жест, а просто сажусь напротив него в расслабленной позе, как бы говоря этим, что я буду говорить, а ты будешь слушать.

— Здравствуй, Марат. Что-то случилось? — интересуется Николай Николаевич.

Я же молчу, смотрю прямо в его глаза и не понимаю, как так можно поступать со своей дочкой. Они даже не удосужились поинтересоваться, как она, и как ей спалось ночью в незнакомом доме.

Понимаю, что не все родители хорошие и любят своё дитя. Но они могли бы продемонстрировать хоть какое-то беспокойство, ведь с ней случилось такое, что ни одному ребёнку не пожелаешь. А она ребёнок несмотря на то, что ей уже восемнадцать лет исполнилось. Она ещё совсем маленькая, наивная, добрая девушка, которая и мира толком не знает. Не знает, насколько он ужасен. Не знала.

Аврора очень хрупкая девушка. И я действительно боюсь её касаться, потому что чуть тронешь — она разобьётся, рассыплется мелкой мозаикой у меня в руках. А я этого не хочу.

— Что-то случилось с Авророй? — вдруг спрашивает тесть, понимая, что я молчу, не отвечая на его вопрос.

И это меня поражает, так что я даже приподнимаю одну бровь в удивлении.

— Решили всё-таки узнать, как ваша дочь? — задаю свой вопрос, не желая отвечать на его.

К их семье она теперь не имеет никакого отношения. Да, они её родители, но она моя жена. Поэтому я не собираюсь отвечать на их вопросы о ней. Они не заслужили это знать.

— Мы всегда заботимся о своей девочке, — вот теперь я ещё больше в удивлении, слыша слова мужчины. — Ты же знаешь, она наша дочка, и мы её любим.

В каждом слове фальшь, от которой тошнит и становится мерзко. Я ведь знаю Никольского, и на что он способен. Это при семье он хороший и пушистый, как кот. Но вот за пределами этого дома, который он приобрёл далеко не на честные деньги, это не так.

— Аврора моя жена! — начинаю говорить спокойно, но твёрдо, чтобы они поняли всё. — Теперь она не имеет никакого отношения к вам. Я сюда приехал за её вещами и собакой, но это далеко не всё.

Вижу, как из-за моих слов, а точнее, из-за тона, которым они были произнесены, на скулах тестя заходятся желваки, а краем глаза замечаю, что рядом стоит тёща. И мнётся, как маленькая девочка. Вот вроде хочет открыть рот, но молчит. Поглядывая на своего мужа, злость которого уже довольно очевидна. Бесится, что я с ним так разговариваю, а он не может ничего сделать. Но ничего мне не говорит, потому что знает — одно его слово, и я сотру его в порошок. У меня руки длинные — я достану его, где бы он ни был.

— Ну, что ты, Марат, мы же любим нашу Аврору. Она наша дочка и, конечно же, мы за неё переживаем, — говорит приторным голосом.

— Рот закрыли! — не выдерживаю, повышаю голос, ударяя кулаком об стол, отчего Алиса Семёновна Никольская вздрагивает. — Я не хочу слышать эту фальшь из ваших ртов. Чтобы даже не смели произносить имя моей жены. Не после того, что вы натворили.

Делаю короткую паузу, чтобы они вняли моим словам, а потом продолжаю.

— Почему Аврора не помнит некоторые эпизоды своей жизни? — не говорю про то, что она не помнит, что спасла меня, потому что это опять же не их дело, а только наше с Авророй. — И почему вы мне об этом не сказали, тогда как я просил вас рассказывать всё, что происходит с девушкой? — мог голос холодный, яростный, потому что я имел право знать, что она потеряла память.

— Мы не хотели, чтобы ты знал, Марат, — говорит Никольский, смотря на меня прямо, не боясь. Но ему стоит меня бояться, потому что я не намерен играть с ним в салочки. — Она не помнит некоторые эпизоды своей жизни, но доктор говорил, что это временно. Видишь ли, после того, что с ней произошло, это нормально. Мозг всего лишь закрывает доступ к плохим для неё воспоминаниям. Вот и всё, — пожимает плечами, как будто это действительно в норме.

А я еле сдерживаю себя, слыша его слова, чтобы не разорвать, не убить этого подонка, для которого в норме, что его ребёнок страдает, и ему похер, что она мучается. Убью. Убью подонка, и никто меня не остановит.

Я жестокий, да, но с такими, как Никольский, нужно только так, и больше никак.

Беру себя в руки, чтобы не наделать ошибок, которые сейчас ни к чему. Я разберусь с ним. Но потом. Сейчас прежде всего Аврора. Её защита. И ничего больше.

— Чтобы я и близко вас не видел рядом с Авророй. Не смейте к ней приближаться и узнавать, как она и где, — каждое моё слово твёрдо звучало на кухне дома Никольских. Властно, яростно, так, чтобы они поняли их и не посмели подходить и на пушечный выстрел к ней.

Встал так, что ножки стула заскрипели по полу. Возвышаясь над своими новыми родственниками, процедил сквозь зубы:

— Узнаю… — не договорил, но уверен, они и так поняли, что тогда будет, если они потревожат Аврору или что-либо ей сделают, отчего в её серо-голубых омутах я увижу слёзы.

— А теперь показывайте, где её вещи и собака.

Первой засуетилась Никольская, тогда как сам глава дома так и остался сидеть за столом. Но мне на всё это было плевать. Мы не на светском ужине у благородной семьи, где ведут себя прилично. Впрочем, даже там мне не нужны их улыбки и благословение. Ни к чёрту.