– Давно он не появляется по этому адресу? – спросила капитан Белоручка.

И опять по ее тону Катя не поняла, как та относится к таким показаниям свидетельницы.

– Много лет. Юля говорила, что он как-то пришел к ней в больницу, она с диабетом лежала, тяжелая форма... А он пришел.

– А вообще чем он занимается, она не говорила вам?

– Чем он только не занимался! Он ведь правда пел в церковном хоре и потом даже документы подавал в семинарию. Но его не приняли. И он вроде бы учился в какой-то духовной школе – не знаю, у кого, то ли у сектантов, то ли у иезуитов. Но опять же это давно было – в начале девяностых. А потом, кажется, выступал с какими-то сеансами. Понимаете, мы, наш круг, никогда такими делами не интересовался. Это все суеверие, мракобесие, но... Я не знаю, черт ли ему помог, или воровал он где, в мафии состоял, но он сейчас очень богатый человек. Какая у него машина – иномарка, я такие только в фильмах и видела, верх откидывается. Как в короткий срок можно заработать такой капитал? Что он делал?

– А почему вы так уверены, что это именно он, ее сын, убил Юлию? – спросила Катя.

– Я знаю, что это он, больше некому.

– Но почему? Вы утверждаете, что не из-за квартиры, хотя это корыстный повод.

– Однажды он уже пытался ее убить.

– Пытался?

– Она призналась мне однажды. Он ударил ее ножницами. У нее шрам на руке, вы увидите... Он был совсем еще мальчик, и они подумали, что это что-то вроде приступа подростковой истерии. Но это была не истерия. Юля сказала мне: ему нужна свежая кровь, нужна жертва. Без нее он не может существовать.

– А шрам-то старый на левой руке у потерпевшей действительно есть, – сказала капитан Белоручка уже в машине, когда ехали с Большого Афанасьевского в ОВД Центрального округа, где продолжал свою работу оперативно-поисковый штаб.

На этот раз в семь утра ОВД уже гудел как улей – по тревоге подняли на ноги не только весь Центральный округ, Петровку, 38, но и министерскую бригаду кураторов. Во дворе стоял синий микроавтобус прокуратуры.

В семь пятнадцать началось совещание по горячим следам, на которое Катю, как «чужую», естественно, не позвали. Странно было ощущать себя «чужой», даже немного обидно. Да, если бы такие дела случились не в Москве, а в области, она бы сейчас, что называется, варилась в самой гуще поиска, все бы слушала, все бы запоминала, фиксировала для будущей статьи, а тут сиди у закрытых дверей. Невыспавшаяся, недовольная, любопытная... Адски любопытная!

И все же репортерский инстинкт заставлял ее сидеть, терпеливо дожидаться развития ситуации. Что-то вот-вот начнется, это Катя уже чувствовала. Да и капитан Белоручка шепнула ей на ухо перед началом совещания: «Погоди линять, из семинарии спец приедет по тексту».

Катя спустилась на первый этаж к дежурке – там она заметила аппарат, продающий кофе. Зажав пластиковый стаканчик в руке, она вышла во двор ОВД.

Итак, утро нового дня. Запах бензина, аромат эспрессо, растрескавшийся асфальт.

Окна соседнего жилого дома открыты настежь, дворники-таджики шуршали метлами.

«Люби-и-и-мый го-о-род может спа-а-ать спокойно и видеть сны...»

Музыка в машине...

Москва просыпается...

Так демонстративно, так жестоко... второй раз и на том же самом месте...

Зазывала...

Ну что ж, они, МУР, она, Лилька, хотели найти что-то конкретное, чтобы зацепиться. И вот показания Сусанны Павловны... Странный портрет сынка потерпевшей она нарисовала. Но можно ли верить свидетельнице по фамилии Кровопуск? И как это ее мужа с такой фамилией приняли на работу в ЦК в те-то времена? Врет она, наверно...

А квартира потерпевшей, когда ее вскрыли с понятыми, действительно оказалась такой, что за нее, пожалуй, кто-то вполне мог убить. Четыре комнаты, два туалета, огромный холл, три лоджии, кухня, на которой хоть пляши. Но все запущено. Мужчины в доме давно нет, хозяйка больна... то есть была больна, денег на ремонт не хватало. И в результате...

Убиты двое пожилых людей – он и она, которые, как оказалось, хоть и шапочно, но были знакомы. Оба работали в районе Гоголевского бульвара и встречались порой в ресторане «Беллецца».

«Надо мне самой днем пройтись по Гоголевскому от «Кропоткинской» до Арбата и все, все хорошо осмотреть. Но не сейчас, сейчас я...»

Катя обернулась: кто-то что-то вежливо спрашивает у нее. Мужчина в черном, с дорогим кожаным портфелем. Не в костюме – в рясе священника, подпоясанной широким поясом. Подстриженная бородка, модные очки. Время – семь сорок пять.

– Простите, это отдел милиции Центрального округа? Я пешком шел от церкви, что-то заблудился в переулках. Мне спешно позвонили из семинарии во время заутрени, просили приехать.

– Ой, здравствуйте, я как раз вас встречаю. – Катя обрадовалась, что спец из семинарии – а это, несомненно, он – не прошел мимо, а попал в ее цепкие репортерские руки. – Немного придется подождать, сейчас оперативка кончится и все наши освободятся. Простите, а как к вам обращаться?

– Отец Иоанн. – Мужчина в рясе и с дорогим портфелем был очень прост в общении.

– Кофе хотите?

– Не откажусь.

– Черный или со сливками?

– Черный, спасибо.

Они еще не успели допить свой кофе, поговорить о погоде, как оперативка кончилась и во дворе возник сотрудник розыска, посланный встречать...

– Слушай, коллега, тут поп должен был приехать, ты его не видела? – опер обращался к Кате по-свойски.

– Ждет уже, – Катя кивнула на отца Иоанна, отошедшего полюбоваться новеньким «Лендровером» ГИБДД, припаркованным во дворе отдела.

В кабинете, где собрались сотрудники МУРа, все было строго и чинно – длинный стол, жалюзи опущены. Копии тех самых записок на столе. Тут же и фотографии с обоих мест происшествий.

Лиля Белоручка махнула Кате – садись со мной.

Отец Иоанн поздоровался со всеми, затем сел к столу. Прошло четверть часа, он изучал текст и снимки.

– Итак, что скажете нам хорошего? – спросил эксперт-криминалист Сиваков.

– Обе цитаты взяты из текста Послания к Римлянам апостола Павла. Глава первая, стих четырнадцатый, и вторая фраза – стих восемнадцатый.

– То есть это два последовательных текста? – сразу уточнила капитан Белоручка, перед ней лежал блокнот, и сейчас, быстро все записывая, она напоминала Кате прилежную ученицу.

– Абсолютно верно.

– А вот смысл первой цитаты: «Я должен и эллинам, и варварам, и мудрецам, и неверным» – в чем он?

– Здесь все связано напрямую с самим названием послания. Апостол Павел обращался к римлянам – к горожанам, жителям Рима, а Рим в его времена был густонаселенным мегаполисом, если так можно сказать, где проживали различные этнические и социальные группы – эллины, те, кого сами римляне относили к своему римскому миру, варвары – жители удаленных провинций и не завоеванных Римом земель.