В то время Йозеф Геббельс в самых жестких выражениях описал Геринга, назначение которого личным представителем фюрера и вице-президентом рейхстага явно стало ему поперек горла: вечером 20 февраля 1931 года этот «ядовитый карлик» записал в своем дневнике: «Геринг страдает манией величия. Это последствия его пристрастия к морфину. В своем высокомерии он видит себя в недалеком будущем канцлером рейха. Он ужасный оппортунист». А на следующий день прибавил: «Геринг – наркоман. Шеф хочет, чтобы тот объяснился. Геринг совершает невероятно безумные и неуместные поступки. То он видит себя канцлером рейха, то военным министром. Короче говоря, явно страдает манией величия. Ему нужно серьезно лечиться. Сегодня он просто смешон». Через месяц ситуация явно не улучшилась, и Геббельс записал в дневнике: «Кажется, Геринг ведет за моей спиной какую-то нечестную игру. Действительно, он – больной человек и патологический честолюбец»[85].

На самом деле в тот период он был разочарованным честолюбцем. Возможно, в качестве утешительного приза – и, несомненно, для того, чтобы удалить его на некоторое время с политической сцены, – Гитлер в середине мая 1931 года поручил Герингу дипломатическую миссию и отправил в Ватикан. Ему предстояло доказать, что нацисты дружелюбно настроены по отношению к христианству. Все для того, чтобы примириться с частью электората католической партии «Центр» и Народной партии Баварии, которых поддерживало большинство населения Рейнской области и Баварии соответственно. И вот Геринг вновь оказался в Италии, о первом посещении которой в 1925 году сохранил негативные воспоминания. На этот раз Бенито Муссолини, прекрасно осознававший изменение расклада сил в Германии, принял его. Но его миссия в Ватикане успеха не имела: за три недели пребывания Геринга в Риме его не принял ни папа, ни кардинал Пачелли[86]. Ему удалось добиться лишь короткой встречи с неким неизвестным функционером Ватикана. Следует отметить, что, по мнению Курта Людеке, Герман Геринг походил больше не на дипломата, а на «слона в посудной лавке». Как бы там ни было, идея направить эмиссаром в Ватикан бывшего протестанта-заговорщика и наркомана, к тому же отбившего жену у законного мужа, явно иллюстрировала «гениальность» фюрера…

Вернувшись из Италии, Геринг констатировал, что экономический кризис в Германии углубился: промышленное производство находилось в свободном падении, долги росли, порог в 4,5 миллиона безработных был только что превышен, дефляция усугубляла нищету. Ситуация стала еще более безнадежной после банкротства «Дармштедтер банка» и «Дрезднер банка». Да, конечно, канцлеру Брюнингу удалось добиться от иностранных держав предоставления отсрочки в выплате репараций[87], но страной ему приходилось управлять с помощью указов: парламентское большинство, состоявшее из социалистов, католиков и демократов, слабело с каждым днем, а радикальные националисты Гугенберга, как и национал-социалисты Гитлера, продолжали вести вне стен рейхстага яростную пропаганду. Недовольные люди массово вступали в НСДАП. К тому моменту в партии уже насчитывалось 200 000 членов. А безработные продолжали пополнять ряды штурмовых отрядов СА и СС[88], другого, тогда еще только становившегося на ноги полувоенного формирования. В ту пору некоторые влиятельные люди принялись завязывать с нацистской партией тайные контакты в целях поиска выхода из тупика. Одним из таких людей был генерал Курт фон Шлейхер, руководитель «Миништерамт»[89]Министерства обороны и доверенное лицо президента Гинденбурга. Он поддерживал тесные контакты с капитаном Рёмом, знакомым ему по героическим временам мировой войны. Эти два человека тайно обсуждали возможность приобщения национал-социалистов к политическому руководству страной. Но если Гитлер был осведомлен об этих переговорах[90], то Геринг ничего о них не знал… А когда узнал, чуть не лопнул от гнева: Рём уже получил пост руководителя СА, на который Геринг рассчитывал, а теперь еще узурпировал роль «политического представителя» фюрера, на которую он, Герман Геринг, имел, по его мнению, исключительное право! Такие обиды не прощаются.

Гитлер, прекрасно знавший свое окружение, постарался успокоить Геринга, тем более что для этого достаточно было сыграть на его тщеславии и на его жадности. Он подарил Герингу «мерседес» последней модели – бежево-серебристый кабриолет с обтянутыми красной кожей сиденьями. Этот знак уважения фюрера вызвал у Геринга прилив детской радости. Он сразу же забросил все свои многочисленные дела в Берлине и помчался на новой машине в направлении курорта Альтхейде, где Карин с июня поправляла здоровье. Забыв о всяком лечении, супруги 26 августа отправились в путешествие вместе с Фани и Паулем Кёрнером, который стал незаменимым помощником. «Карин сидела впереди, – вспоминала Фани. – Она была великолепна в своем светло-бежевом пальто и в маленькой автомобильной шапочке. Вначале дорога привела нас в Дрезден, […] где первый вечер мы провели в обществе фюрера».

Поездка продлилась две недели, а машина привлекала внимание еще и тем, что на ее капоте были установлены два флажка со свастикой. Так что Герингу приходилось часто останавливаться, чтобы давать автографы, а Карин видела в этой популярности мужа счастливое предзнаменование. Преисполненная счастья, она, казалось, не замечала утомления от езды, хотя двигалась с большим трудом, а по лестнице сама подниматься уже не могла. Из Пруссии супруги направились в Баварию, затем пересекли австрийскую границу и поехали в Маутедорф. Оставив свой антисемитизм в Берлине, Геринг пожелал познакомить Карин со своим крестным, бароном фон Эпенштейном. Тот совсем высох в свои восемьдесят два года, но сохранил достаточно задора для того, чтобы организовать в честь гостей пышный банкет. По дороге назад они остановились в Мюнхене, чтобы принять участие в крестинах сына Паулы Гюбер, сестры Германа Геринга. Потом вернулись в столицу. И там 25 сентября 1931 года Карин получила известие, что ее мать, достойнейшая баронесса Хюльдина фон Фок, недавно умерла.

Только что вернувшаяся из утомительного путешествия, Карин явно была не в силах снова ехать куда-то, но она все же решила незамедлительно отправиться в Стокгольм. Врач предупредил ее, что эта поездка может оказаться для нее роковой, но Карин так настаивала на своем желании, что Геринг в конце концов уступил, и они направились на север. Когда же добрались до Стокгольма, они узнали, что старую баронессу уже предали земле на острове Ловё неподалеку от дворцового комплекса Дроттнингхольм. Вечером следующего дня в номере «Гранд-отеля» Карин потеряла сознание, и срочно вызванный к ней кардиолог сообщил Герингу, что шансов дожить до утра у его жены совсем мало. Но эта удивительная женщина на заре пришла в себя. Следующие четыре дня она пролежала в постели, Герман не отходил от жены ни днем, ни ночью. Но 4 октября он получил от Гитлера телеграмму такого содержания: «Немедленно возвращайтесь. Ваше присутствие необходимо здесь». Дело было в том, что переговоры между Рёмом и фон Шлейхером продвинулись достаточно далеко, и последний предложил президенту Гинденбургу принять Гитлера и Рёма. Но старый маршал категорически отказался встречаться с ними у себя дома, чтобы «не позорить свое жилище посещением этого извращенца». Поэтому понадобилось срочно найти кого-то другого для сопровождения фюрера. Кандидатура Геринга, вице-председателя рейхстага и кавалера ордена «За заслуги», выглядела намного более приемлемой, поэтому он и получил 4 октября приказ Гитлера. Но, слишком обеспокоенный состоянием здоровья Карин, оставил телеграмму без ответа…