— Довожу до вашего сведения: если Ее величеству королеве будет оказано хоть малейшее неуважение, то Его величество король Людовик по счету четырнадцатый, ни секунды не колеблясь, снарядит флот и армию и немедленно начнет войну, чтобы научить испанцев уважать принцессу из французского королевского дома!

Резкий тон кавалера произвел должное впечатление: больше никаких неприятностей на протяжении всего путешествия не случалось, но две девушки этой ночью заключили союз, поклявшись защищать и оберегать свою госпожу. И Сесиль, прекрасно говорившая по-испански, с этого дня стала учить этому языку Шарлотту.

Из Бургоса королевский двор отправился в Вальядолид, потом в Сеговию, где продолжались праздничные церемонии, и наконец прибыл в Мадрид, который король Филипп II сделал столицей своего королевства. В лучах яркого солнца город казался кипящим ульем. Улицы были украшены триумфальными арками, дорогие ткани и ковры свешивались с балконов, а сами балконы словно бы расцвели букетами, так красиво смотрелись на них нарядные женщины. Восторженные приветствия юной прелестной королеве, такой хрупкой и изысканной в алом, расшитом жемчугом платье, звучали совершенно искренне. И, успокоенная восхищенными возгласами, славившими ее красоту и изящество, а может быть, и той любовью, какую выказывал ей супруг, Мария-Луиза улыбалась...

После мессы в королевском монастыре Святого Иеронима кортеж — все по-прежнему передвигались верхом на лошадях — стал подниматься в гору, направляясь к алькасару[35], древнему дворцу королей-мавров, который Карл V впоследствии перестроил и сделал своим жилищем. В этом-то дворце и предстояло обосноваться молодой королевской чете, и по мере того как кортеж приближался к нему, улыбка Марии-Луизы становилась все более безрадостной. Замок, который должен был стать их домом, был расположен на скале, нависавшей над рекой Мансанарес, и поражал своей неприступностью и мрачным видом. Ни торжественное убранство, которым встречали новую королеву, ни веселые лица ожидающих царственную чету простых испанцев не могли смягчить то гнетущее впечатление, которое он производил. Желая разместить в древнем дворце свою администрацию, Филипп II значительно расширил его, но ему и в голову не пришло как-то обновить покои, сделать их более уютными и удобными. Нескончаемые коридоры, анфилады огромных, мрачных и темных комнат, пышное убранство которых невозможно было рассмотреть из-за скудного освещения, — таков был интерьер этого замка. Золото, привезенное из Америки и обильно украшавшее его покои, играло своим чарующим блеском лишь в свете канделябров, и тогда вместе с золотыми украшениями оживали суровые лица многочисленных предков королевской крови, изображенных на портретах.

Мало этого! Покои короля и королевы размещались в разных концах дворца. Помещения, предназначенные для короля, выходили окнами на реку Мансанарес, а комнаты королевы — на сады и монастырь Преображения. Бедная Мария-Луиза, с детства привыкшая в Пале-Рояле к пению скрипок, теперь должна была довольствоваться звуками тягучих песнопений монахинь. И последней каплей в той горькой чаше, которую предстояло испить молодой королеве, стала суровая недоброжелательность доны Хуаны де Терранова, первой статс-дамы испанского двора, встретившей Марию-Луизу на пороге личных ее покоев и высокомерно присевшей в реверансе. Отныне жизнь королевы была в руках этой всемогущей и угрюмой — под стать замку — испанки, обязанностью которой было следить за каждым ее шагом. Взглянув на ее черное платье, отделанное эбеновыми[36]бусинами, с высоким белым плоеным[37]воротником, на котором, как на блюде, покоилась голова доны Хуаны со злобными черными глазами[38], окинув взором целую череду точно таких же суровых женщин в черном, маленькая Сесилия горестно прошептала:

— Боже! Неужели нам в самом деле придется здесь жить?

— Конечно, придется, — тоже шепотом ответила ей Шарлотта, отметив про себя, грустно усмехнувшись, что, сбежав из одного монастыря, она попала в другой, еще более строгий и мрачный. В монастыре урсулинок, по крайней мере, было достаточно света... И тепла тоже. Там были камины... В этом замке камина не увидишь, здесь в комнатах размещали жаровни, которые обогревали их, насколько это было возможно. Они хоть и были горячи, но тепла в помещениях практически не прибавляли. А между тем еще стояла зима, и горы, окружающие замок, были покрыты снегом. В атласных платьях, отделанных кружевами, бедные француженки, состоявшие в свите Ее величества, дрожали от холода. Первая статс-дама, взглянув на них, удостоила их саркастической улыбкой.

— Летом у нас стоит удушающая жара. Я уверена, что со временем вы по достоинству оцените прохладный воздух алькасара.

— Если доживем, — проговорила мадам де Грансей, чихнув в третий раз.

И тут же получила суровое замечание:

— В присутствии Ее величества королевы испанской не чихают, мадам!

— А не могли бы вы мне сказать, имеет ли право чихать Ее величество королева испанская?

— Она должна делать это как можно более незаметно. Высшие служат примером для низших, и было бы желательно, чтобы Ее королевское величество изволили удерживаться и не чихать.

— Святой боже! А неужели...

— Не следует поминать всуе святых в присутствии королевы испанской. И вообще нельзя поминать святых всуе. Имя Божие и имена любимых Его угодников произносятся всегда с почтением и смирением!

Мадам де Грансей не стала продолжать этот бессмысленный разговор и, дождавшись минуты, когда ей позволено было удалиться, отправилась на поиски французского посла, маркиза де Виллара, желая как следует расспросить его о тонкостях испанского придворного этикета.

Между тем жизнь молодой королевы понемногу входила в свою колею, и ее соотечественницам стало очевидно, что они не могут принимать в ней участия, а только наблюдать со стороны. Единственное, что было им позволено, так это сопровождать королеву во время прогулок. Они совершались обычно в массивной неудобной карете, шторы которой тщательно задергивались, в компании короля. Выезжала карета в сумерках, потому что никто не должен был видеть королевской четы, следовала на значительное расстояние вдоль реки Мансанарес, потом поворачивала и возвращалась обратно. Неподалеку от Мадрида находился другой дворец, совсем новый, построенный Филиппом IV, отцом Карлоса, и назывался он Буэн Ретиро — Благое уединение, но супруг Марии-Луизы находил его слишком легкомысленным и не любил там бывать. Не нравился ему и чудесный дворец Аранхуэс, в двенадцати лье от Мадрида, известный своими удивительными садами. Туда королевская семья приезжала только летом и всегда ненадолго. Среди всех своих величественных и прекрасных дворцов Карлос II отдавал предпочтение дворцу-монастырю Эскуриалу, склепу испанских королей, расположенному к северу от столицы. Каждой осенью и он уезжал туда, чтобы насладиться охотой, которая служила ему редким отвлечением от нескончаемых дневных молитв. Жизнь Карлоса размеренностью походила на нотную бумагу, и он терпеть не мог каких-либо нарушений. Каждый вечер, сразу после ужина, королевская чета отправлялась спать. А было всего-навсего половина девятого!.. Страстная, если не сказать маниакальная привязанность Карлоса к красавице-жене не ослабевала, и можно было понять его желание уединиться с ней как можно раньше. Случалось, что среди ночи в королевскую опочивальню вызывали врача, — у короля случался приступ эпилепсии. Мария-Луиза никому не поверяла тайн своих супружеских ночей. Скорее всего, из гордости, потому что любящие фрейлины замечали, что в королеве угасла радость жизни.