– Мы выполним повеление Хальварда, – усмехнулся рус. – Как, не спрашивай, но и не спорь, когда скажу, что тебе следует делать по возвращении.

Наконец посольские струги воротами по бревенчатым настилам перетащили через волок и спустили в приток Днепра. Атаман устроил скромный прощальный пир, и посольство прямым водным путем направилось к Смоленску, оставив в стойбище Урменя двух своих людей. Далее шла мирная земля кривичей, и вскоре перед послами показались крутые смоленские холмы.

Уже на третий день пиров, приемов и увертливых переговоров Сигурд возрадовался, что счастливо избежал посольской участи. Прямодушный воевода был исполнителен до мелочности, свято блюдя точные указания Олега и с редким упрямством отстаивая каждое слово, не слыша ни доводов, ни посулов. За ним стояла сила, речь шла лишь о пропуске этой силы через землю кривичей, но что такое сила, Перемысл знал твердо. Знали о ней и княжьи думцы, а потому все сводилось к тому, как того желал несговорчивый посол. Сигурд помнил, что в конце концов Перемысл подсластит горечь переговоров щедрым подарком, отдав в знак вечного мира кривичам Изборск, который некогда и так принадлежал им, но дожидаться этого уже не мог. И как только узнал, что рабочая артель подобрана, тут же запросился на Вопский волок, куда и отбыл, снабженный грамотой князя Воислава и щедрыми дарами.

Бурная весна вступала в землю кривичей. Реки умерили течения, светлое время увеличивалось с каждым днем, в прибрежных кустах оглушительно орали птицы. Сигурд жадно впитывал в себя это буйное пробуждение жизни, мечтал рассказать о своих чувствах и наблюдениях Неждане, но все вдруг вылетело у него из головы, едва он ступил на берег в стойбище ватаги.

Атаман Урмень пропал, два дня назад в одиночестве уйдя на охоту.

Прибыли они после полудня, и Одинец, возвратившийся вместе с ними на волок, тут же ушел на поиски. Сигурд хотел было пойти тоже, но Одинец мрачно отрезал:

– Ты не знаешь наших троп, варяг.

В отказе звучала неприятная жесткость, да и само обращение «варяг» было холодным как лед, но Сигурд не обиделся: он и впрямь не знал этих лесов. А когда лодьи были разгружены и Одинец с тремя ватажниками давно скрылись в чащобах, один из людей Хальварда сказал, улучив момент:

– Пойдешь завтра.

– Куда?

– Я укажу.

Одинец с помощниками вернулся к ночи, усталый и охрипший. У костра угрюмо произнес:

– Живого вряд ли сыщем. Тут вольная меря гуляет, вятичи пошаливают.

– Зачем же им Урмень?

– Урмень – княжий сын, варяг. Есть за что поторговаться. Значит, могли и с собой увести.

– Думаешь, потребуют выкуп?

– Я много о чем думаю.

А Сигурд всю ночь думал об одном: о странных словах руса, лазутчика Хальварда. Он знал об Урмене, знал совершенно точно, однако Сигурд расспрашивать не стал, понимая, насколько это бесполезно. Но с Одинцом заспорил не из-за тона, а потому, что за бессонную ночь понял, как следует себя вести.

– Ты – посол, – сказал Одинец, выслушав его доводы. – У тебя – большое дело, и князь Воислав вручил мне твою безопасность.

– Но я не могу стоять в стороне…

– Наш атаман – наша и забота.

Утром Одинец, распределив по трое ватагу, дал им направление поиска и ушел сам. В стойбище остались рабочие артели, лодейщики да помогающие им гребцы, и четверо ватажников, занятых кострами. Сигурд с нетерпением ждал, когда ему укажут, куда идти, но один из русов работал вместе с артельщиками, придирчиво проверяя каждое бревно раскатов, по которым перетаскивали суда, а второй бродил по стойбищу, помогая у костров. И появился вдруг совершенно неожиданно.

– Пойдешь вверх по реке. По кромке леса. Против того камня, где нас встречал Урмень, ты должен быть ровно в полдень. Затаись, пока не появятся двое, тайно иди за ними и убей, как только поймешь, где они прячут Урменя. Надень кольчугу под рубаху.

– Зачем мне кольчуга?

– Ты должен убить их. Если хотя бы один убежит…

– Не убежит.

– Вятичи ловки, как рыси. Сначала убьешь, потом вытащишь Урменя.

– Откуда?

Ответа он не получил: рус, не оглядываясь, ушел к кострам. Сбросил с плеча сухое бревно, что-то сказал и неторопливо направился к артельщикам, где вразнобой стучали топоры.

Сигурд убедился, что за ним никто не следит, и быстро проскользнул в гостевую избу, которую Урмень выделил для представителей посольства. Там он надел под рубаху тонкую кольчугу и, подумав, прикрепил к поясу не Рюриков боевой меч, а запасной, русский, к которому больше привык, занимаясь с Нежданой. Проверил, как ходит в ножнах нож, и осторожно вышел, сразу же юркнув в кусты. Постоял там, чтобы точно знать, не заметил ли кто его исчезновения, и кустами спустился к реке.

Урменя искали вниз по течению: там были привычные места его охоты. Вверх по реке Одинец никого не направил: в этом Сигурд был убежден, так как утром стоял рядом с Одинцом, когда тот указывал, кому куда идти и где искать атамана. До полудня время еще было, и Сигурд шел неторопливо и очень осторожно, стараясь избегать открытых мест. Он испытывал напряжение, но совсем не потому, что предстояло убить двух неизвестных ему людей. Юноша воспитывался среди варягов, где высшим законом было повеление конунга либо обстоятельства, подразумевающие подобное повеление. В данном случае так уж сложилось, и он думал не о том, как будет убивать, а о том, почему обстоятельства сложились именно так.

Как могло случиться, что посланные с ним русы узнали, кто именно похитил Урменя и где он сейчас? Он представлял себе их выучку и хитрость и не удивился бы, узнав, что они оказались свидетелями похищения и им удалось проследить, куда спрятали сына Смоленского князя. Но как при этом они могли точно знать, когда похитители придут? Никак. Значит, русы действовали иначе. Они открыто условились с вятичами и сами назначили время. Это было более правдоподобно, а то, что русы направили на выручку Урменя именно его, Сигурда, посланника князя Рюрика, ему было понятно и без всяких размышлений. Русы исполняли повеление Хальварда сделать все для сближения Сигурда с Урменем. Самого Хальварда, спокойствия которого боялись несравненно больше, чем гнева собственного конунга.

Сигурд замер: впереди послышался слабый всплеск. Осторожно и очень медленно отклонил вершину елки: в заросшей речной заводи под крутым песчаным откосом как раз в это мгновение уткнулась в берег узкая дощатая плоскодонка с двумя мужчинами в суровых кропивяных рубахах до колен, подпоясанных ремнями сыромятной кожи, за которыми торчали узкие ножи и боевые топорики на длинных топорищах. Сигурд сразу догадался, что это вятичи: из всех славян только они ткали из крапивы грубые рубахи и лучше всех владели боевыми топорами. Узнал и порадовался, что вопреки совету шел не по кромке леса, а по самому берегу и только поэтому смог увидеть противников раньше, чем они заметили его. И еще он подумал, что не дошел до приметного камня: вятичи пристали к берегу ниже по течению. И если бы он шел поверху, то они оказались бы за его спиной.